некому».
В тот вечер после работы отправился он на базар. Накупил всего, от чая с сахаром до фруктов.
При виде его будто свет засиял в глазах старухи, землистый цвет лица ее просветлел. Он помог сесть, подложив за спину подушку.
– Сынок, да буду я жертвой твоей, зачем ты себя так утруждаешь, мне так неловко, в моем-то возрасте, – причитала со слезами старуха, не оста-навливаясь.
– Пусть врагам твоим будет неловко, бабушка, – сказал он, – не стоит беспокоиться…
В тот вечер он навел в комнате порядок. Грязное вымыл, убрал, приготовил обед. Накормил старуху, напоил и вернулся в общежитие. И с того дня стал навещать старуху.
У старухи Ханымнисы никого не было и жила она одна. Мужа у нее не было всю ее долгую жизнь. Только, взгрустнув, говорила: «У меня есть муж, он придет, обязательно придет… Сорок лет жду Джамиша, он придет…»
И однажды, узнав, что он живет в общежитии, старуха сказала:
– Переезжай ко мне жить, сынок, в общежитии тяжело. Вижу, ты умный, сознательный парень. Переведу квартиру на тебя, а ты будешь мне как сын, никого ведь у меня нет. Сегодня я есть, а завтра уж и нет меня, – и будто запамятовав, старуха добавила. – Боюсь, боюсь не вернется Джамиш, глаза уж слезятся, его ожидаючи, ровно сорок лет меня обманывает…
В тот же вечер, собрав все свое добро – чемодан с вещами, постель, он переехал к старухе, что тоже помнит хорошо.
– Ничего от тебя не нужно, сынок. Ни копейки твоей. Но умоляю, похорони меня как положено, будто, не дай Бог, родную мать хоронишь. Прими слова эти как наказ и, кроме этой, других просьб к тебе нет.
Вначале он слегка отремонтировал дом; оклеил стены обоями, покрасил пол-потолок, после, по мере того, как появлялись у него деньги, обновил обстановку кухни и ванной. И все это делал с таким удовольствием, от души, будто был здесь хозяином.
В городе он стоял в очереди на квартиру, но ему казалось, что и через двадцать лет он ее не получит. В какие только двери он не стучался, добиваясь квартиры. И когда-то, постепенно утратив надежду обзавестись здесь жильем, незаметно для себя сдался этому большому городу. «…Будто на роду им было написано с трудом продвигать любое дело… Боже, ну что такое эти четыре стены… В огромном университете преподаешь, кандидатом наук являешься и не имеешь даже хибары, что называлась бы домом твоим, пристанищем. Собака – она собака, и у той есть крыша над головой, есть приют… Если завтра умрет он, и поминок не справят, какие поминки по квартирантам…»
В памяти его, как сон, всплывали слова, сказанные им в лицо председателю, когда он в последний раз, пытаясь получить квартиру, был на приеме у Зейналлы.
Первое, о чем он подумал, едва переступив порог приемной – сколько же семей можно здесь разместить, если отдать приемную под квартиры? А в городе вон сколько таких рабочих кабинетов… Кто переночевать четырех стен не находит, а кто-то, не довольствуясь такими удобными, просторными салонами, ищет еще больших, более красивых. Раздумывая таким вот образом, вдруг обнаружил себя сидящим