и не только он, считал число «семь» мироправящим, божественным, требующим особого почитания. Это число называют числом судьбы, так как все жизненные циклы и явления кратны семи. Достигнув первой семерки, человек поступает в школу. Четырнадцать лет, вторая семерка, знаменует приход юности. В двадцать один принято создавать семью. – Шурик умолк, вспомнив, когда Галина Ивановна родила свою дочь. Впрочем, тридцать пять тоже кратно семи…
– И что? – вклинилась в паузу Женька.
– Полагалось, что каждые семь лет в человеке обновляется все: кровь, волосы ну и так далее. Хотя пифагорейцы…
– Остановись, Шурик, – Елена мягко коснулась руки брата, – ты же не на заседании исторического клуба!
– Да, да. – Шурик задумался и выдал традиционный тост:
– Ваше здоровье, Галина Ивановна!
Потом раздался телефонный звонок, потом еще и еще. Это поздравляли Галину Ивановну сослуживцы, с которыми она работала в школе. Звонили и бывшие ученики. Для них Галина Ивановна была «светлым образом» их собственного детства.
В промежутках между звонками в компании успевали произнести очередной тост и сделать символический глоток. Шурик при каждой возможности добросовестно опорожнял рюмку. Елена пыталась остановить его, но он так добро, по-детски просил еще чуть-чуть, что Елена сдавалась.
Наконец, перешли к чаю. Пока остальные наслаждались тортом, Шурик сладко посапывал на кровати хозяйки в дальнем конце комнаты. Так для него заканчивались почти все вечеринки. После торта оставалось только разойтись. Зоя Платоновна поднялась первая и покинула квартиру соседки.
Увидев Шурика, она поняла, что он ее дочери не пара: слишком уважает выпивку. Елена перемыла посуду, разбудила брата и тоже засобиралась домой.
К восьми вечера они с Женькой были уже у себя.
У Елены от усталости разболелась голова, но дочка, покрутившись у зеркала, вознамерилась пойти на дискотеку. Она распустила пушистые, пепельные, как у Елены, волосы, которые спадали на спину, достигая лопаток.
– Евгения, чтобы к двенадцати быть дома.
– Ладно. – Дочь не стала спорить, так как совсем недавно ее отпускали лишь до одиннадцати, и новое завоевание, полночь, еще не успело войти в привычку, а потому вызывало гордость.
Когда за дочкой захлопнулась дверь и перед Леной открылась перспектива тихого вечера, ее головная боль сразу прошла. Сил для домашних дел уже не было, оставалось найти для себя какое-нибудь развлечение. Лена взяла телевизионную программку – на всех каналах шли информационно-политические программы, которые ее не интересовали.
Хотя она симпатизировала новым партиям, за перипетиями их борьбы не следила, полагая это бессмысленным занятием, подходящим разве что для стариков.
Она подошла к книжному шкафу. Все было читано-перечитано, но сейчас ей захотелось освежить в памяти воззрения древнего грека, о котором вспомнил на вечере Шурик. Жаль, никак не удается пристроить брата. Почти сорок лет, и все один.
Оттого