двадцать пять! Лидия оскорбленно поджала губы: да что вы, монахинь не видели, что ли? Они должны все ходить в черном, прятать волосы под клобуками, перебирать четки и иметь на груди распятие. Хотя существовали ведь еще какие-то послушницы, а также и мирские послушницы… в монастырской истории Лидия не была сильна.
Впрочем, у нее не было времени высказать французу свои возражения: тот уже подтаскивал ее к себе одной рукой, а другой задирал юбку. В полном ужасе Лидия отталкивала его, суматошно озираясь, не бросится ли кто-нибудь на помощь к ней. Но от русских она была далеко, французов же эта сцена ничуть не волновала: они были заняты своими делами. Только Флоранс одобрительно крикнула:
– Смелей, мой малыш Пьеро!
Малыша Пьеро не требовалось подбадривать. Его глаза были совершенно безумны. Он пыхтел, как астматик, и если Лидии в былые времена (или правильнее сказать – во времена будущие, ведь XXI век находится как-никак в будущем?!) не приходилось сталкиваться с проявлениями неистовой мужской страсти, то сейчас она подумала, что вполне могла бы без этих проявлений обойтись.
– Я тебе помогу, Пьеро! – окликнул второй солдат.
Пьеро издал яростное рычание, погрозил кулаком и потащил Лидию в какой-то проулок.
И тут наша героиня поняла, что ей сейчас предстоит воистину фантастическое удовольствие: быть изнасилованной человеком, умершим приблизительно двести лет тому назад. К некрофилии она и прежде-то склонна не была – не собиралась и начинать.
– Помогите! Спасите! На помощь, господа! – заорала Лидия что было сил и мимоходом удивилась тому, что явилось откуда ни возьмись слово «господа». Скажем, дома, на какой-нибудь Нижегородской улице, ей и в голову не взбрело бы так крикнуть, а тут… быстро же она в роль вошла, однако! Применилась, выражаясь по-военному, к обстоятельствам!
Правда, никакие «господа» на помощь к ней не бросились. Проулок словно вымер. Очень может статься, что все окрестные дома были покинуты своими хозяевами, спасавшимися от неприятеля, ну а может быть, люди сидели, затаясь, и не имели ни малейшего намерения ввязываться в неприятности. Тем паче что вид у Пьеро был самый лютый, и точно, что он застрелил бы каждого и всякого, кто осмелился бы ему помешать.
Он притиснул Лидию к стене и вжался бедрами в ее бедра – ей показалось, что между ног воткнулся кукурузный початок, – и, как говорится, ни в тех, ни в сех, вспомнилось название одного дивного танго – El Choclo, что означает именно Кукурузный початок. В тексте танго нет ни единого упоминания про какой-то там початок, но сейчас Лидия, кажется, поняла, что имеется в виду.
Солдат схватился за ворот ее свитера. На мгновение на искаженном похотью лице выразилось что-то вроде несказанного изумления – он явно не мог понять, что надето на «монахине» и как это с нее содрать. Потом, видимо, солдат решил, что так оно и должно быть у русских монахинь, и, оставив бесплодные попытки раздеть ее сверху, принялся осуществлять свою мечту на нижнем этаже. Юбка на Лидии была моментально задрана – и опять насильник впал