и вокруг,
и, словно в ранах ножевых,
кипит, и чертит – круг.
И вновь на круг ложится путь,
исход ему – дыра,
и тают в ней, и в ней живут
и завтра, и вчера.
И чёрная дыра времён
жжёт белый свет из тьмы,
пока сегодня светит он,
есть – мы.
Но в сущем огненном клубке
едино всё и вся,
и в знаках рока на руке
круги миров свистят.
Я руки подношу к лицу,
и свист меня слепит:
круги в глазах, по ним к венцу
терновому – следы.
Едино всё: следы, шаги
безмерный тянут ряд.
Сквозь пыль бьёт свет из-под ноги,
и времена – горят.
Они свободны лишь тогда,
покуда по земле
идут горящие дотла.
Проложен путь и мне.
*
Очерчен круг, начертан путь,
исходный звук зовёт:
вновь Слово обретает суть
всего, над чем встаёт.
Явь-III
Горела мёртвая вода
в час пик – в раскольный час,
и пропадом я пропадал
в последний самый раз.
Проклятьем шагу моему
плевок хлестал вослед,
(и это было наяву
со мною, не во сне…).
Махнув рукою на себя,
я песнь мою вспугнул,
глухому отдала земля
в костях рождённый гул.
Я забывал отца и мать,
черта валила с ног,
я проклят был – их забывать,
я их забыть не мог.
И, словом глухоту поправ,
дорогой тяжких снов
увёл меня сквозь память в пра-
прапамять – вечный зов.
Воспряли разом голоса
неведомых людей,
во всеобъемлющих глазах
себя – я разглядел.
И в ужасе немом застыл
разворошённый жар,
толкал меня обратно стыд,
но свет меня держал.
*
Из точки вышли все пути,
а в точку по судьбе
нам суждено один пройти
путь: от себя – к себе.
Явь-IV
Полярная болит звезда
над русскою стезёй,
Верховный свет её всегда
был преломлён слезой.
Мы в смутных, знобких временах
по ней сверяли шаг,
под нею вызрела вина,
и рушилась душа.
Всё – до предела. Ну а там,
к суровой правде строг,
свет в наши души западал,
как стержень, как итог.
Пусть что-то – шелест или свист? —
шло изнутри, извне,
отныне в сумраке не вис
наш путь, а с ним – и след.
Ничто не происходит вдруг
на почве болевой,
нам вечно двигать этот круг,
незримый, огневой.
Тем шире он, чем боль больней,
и, звёздам в унисон,
вглубь нераспаханных полей
родимую