даже превосходил его…
В общем, Вы отдались ему, если я правильно понял? вставил я не без ехидства, оставшегося Мириам незамеченным.
Упаси Бог! вскричала она столь искренне, что я ей поверил. – Я слишком любила его брата, чтобы даже думать об этом! Однако, несмотря на мои увещевания, он не сдавался и продолжал настаивать на своем мнимом праве играть первую скрипку. Порой он становился невыносим – подкарауливал меня в дюнах и возле дома, атаковал мою мать просьбами посодействовать ему и даже попытался однажды взять меня силой – благо рыбаки шли мимо и спугнули его. Я не теряла надежды уладить дело миром и не говорила его брату о своих трудностях, дабы не вызвать между ними ссоры. Но так не могло продолжаться вечно, и однажды друг мой узнал о недостойном поведении твоего будущего отца…
Когда Мириам произносила это, мы как раз миновали ворота кладбища с изображенным на них декоративным колоколом и оказались в тени развесистого клена, росшего по ту сторону забора. Не скажу, что я не люблю кладбищ – они, как правило, оставляют меня равнодушным, но в этот момент какое-то мутное, близкое к тошноте чувство охватило меня, словно кто-то внезапно надел мне на голову мешок с мошкарой. Мне стало тяжело дышать, сердце забилось с удвоенной силой и непонятная, никогда мною доселе не испытываемая тоска перехватило мне горло. Я остановился.
Что случилось? насторожилась Мириам, заметив перемену в моем состоянии.
Нет, ничего… Показалось.
Точно?
Точно.
Мне и в самом деле стало лучше, так что, отдышавшись, я смог вновь сосредоточиться на рассказе моей спутницы, открывавшей мне глаза на историю моей семьи.
Так вот, продолжала она, друг мой вознегодовал настолько, что вздумал задать взбучку младшему братцу прямо на виду у всего народа. Я принялась отговаривать его – что подумают люди? Но он был неумолим, и единственное, что мне удалось, это убедить его не устраивать цирка в поселке, а поговорить с братом дома или где-нибудь еще, подальше от глаз. Он не желал устраивать разборок при отце, спокойствие которого оберегал, и назначил тому встречу на вершине Птичьей скалы. Твой папаша, струхнув, попытался было отговориться, но этот назвал его трусом, и дело было решено. Поздно вечером, когда риск натолкнуться на кого-то из рыбаков, могущих проявить любопытство, был невелик, братья сошлись на Птичьей Скале для серьезного разговора, как мне тогда казалось. Не скажу, что ситуация совсем не беспокоила меня, но я втайне радовалась тому, что развязка близка и твой отец наконец-то оставит меня в покое. Я, подобно Йонке, прокралась за ними на скалу, но, к ужасу моему и сожалению, не смогла ничего сделать. Развязка, как оказалось, и впрямь была близка, но какая! Жених мой, разгорячившись, ударил брата в лицо, а тот, обезумев, бросился на него и столкнул со скалы. До сих пор стоит у меня перед глазами балансирующий на краю пропасти Хегле и обреченность, застывшая в его глазах…
Мириам подняла лицо к небу, пытаясь не дать воли