накрашенными, а глаза отливали тем же стеклянным блеском, что и у Принцессы-Блондинки. Но Норме Джин некогда было обращать внимание на такие мелочи. Она, споткнувшись от волнения, вышла вперед, в ушах стоял звон и рев, а чей-то острый локоть подталкивал в спину. И вот она робко подняла обе руки, принять подарок, а Принц воскликнул:
– Малышка! Слав-вная моя малышка!
Не успела Норма Джин понять, что происходит, прямо как в сказках бабушки Деллы, не успела она опомниться, как Принц, схватив ее за руки, поднял на возвышение и поставил рядом с собой!
Здесь свет был поистине ослепительным, таким, что ничего не разглядеть. Комната, полная детей и взрослых, расплывалась и рябила перед глазами, точно взволнованная вода. Принц с шутливой галантностью протянул Норме Джин леденец в розовую полоску, глазированное яблоко на палочке – оба лакомства оказались страшно липкими, – а также завернутый в красную бумагу подарок. Потом поставил ее лицом к шквалу фотовспышек и улыбнулся великолепно разученной улыбкой:
– Счастливого тебе Р-рождества, малышка! Наилучшие пожелания от Сан-нты!
В полной панике девятилетняя Норма Джин, должно быть, широко разинула рот и распахнула глаза, и фотографы – все до единого мужчины – довольно расхохотались, и один из них крикнул:
– Так и стой, милая!
И – щелк, щелк, щелк – замигали вспышки, и Норма Джин совершенно от них ослепла, и ей не выпало второго случая улыбнуться в камеру, как следовало бы улыбаться, когда тебя снимают для «Вэрайети», «Лос-Анджелес таймс», «Скрин уорлд», «Фотогрэфи», «Пэрейд», «Пикс» или же для новостной службы Ассошиэйтед Пресс. Как она улыбалась десятки раз, когда смотрела на Волшебного Друга в Зеркале, как умела она улыбаться дюжиной разных способов, известных только ей. Но Друг в Зеркале покинул ее в тот миг, она спугнула его своим изумлением и поклялась, что отныне меня ничем не удивишь.
В следующий миг ее уже спустили с возвышения, единственного почетного места в этом зале, и она вновь стала сиротой, одной из самых младших и маленьких сирот, и матрона в униформе грубо втолкнула ее в колонну детей, которые поднимались наверх, в дортуар.
Те уже срывали обертки с рождественских подарков, бросая на пол обрывки блестящей бумаги.
Это была мягкая игрушка для ребенка лет двух-трех или четырех; Норма Джин была вдвое старше, однако ее страшно растрогал этот полосатый тигренок – размером с котенка, сделанный из мягкой пушистой ткани. Его хотелось приложить к щеке, потереться. Хотелось прижимать к себе, мять, тискать, уложить с собой в постель. У него были золотистые глазки-пуговки, смешной плоский нос, упругие щекотные усы, а сам он был в оранжево-черную полоску. Еще у него был изогнутый в дугу хвостик с проволочкой внутри, и его можно было двигать вверх-вниз и сворачивать в знак вопроса.
Мой полосатый тигренок! Мой рождественский подарок. От Него.
Леденец и глазированное яблоко отобрали у Нормы Джин девочки постарше, прямо в спальне,