историю о том, как Иисус исцелил слепца, просто взял и исцелил. Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и глаза слепца открылись, и он прозрел. Вот и все. Если, конечно, веруешь.
Бог есть Разум. Излечиться можно лишь через Разум. Если веруешь, нет для тебя ничего невозможного.
И однако – правда, об этом она никогда не расскажет ни доктору Миттельштадт, ни даже подружкам, – ее постоянно преследовало видение наяву, любимое видение, словно нескончаемый фильм. Видение о том, как она срывает одежды, чтобы ее увидели. Повсюду – в церкви, в столовой, в школе, на Эль-Сентро-авеню с ее шумным движением. Смотрите на меня, смотрите, смотрите!
Ее Волшебному Другу в Зеркале был неведом страх. Боялась только сама Норма Джин.
Ее Волшебный Друг в Зеркале проделывал нагишом разные пируэты, крутил хулахуп, покачивал бедрами и грудью, улыбался, улыбался и улыбался, торжествуя в своей наготе перед Богом, как торжествует змея, гордится своей гладкой блестящей кожей.
Потому что тогда я буду не так одинока. Пусть даже все вы станете осыпать меня бранью.
Ибо вы не сможете смотреть ни на кого, кроме МЕНЯ.
– Эй, поглядите-ка на Мышку! Хоро-ошенькая!
Одна из девочек раздобыла пудреницу с ароматной пудрой персикового цвета и страшно затертой пуховкой. Другая нашла яркую кораллово-розовую помаду. Эти драгоценные предметы «находили» в школе или в Вулворте[20], если повезет, конечно. В приюте девочкам моложе шестнадцати запрещалось пользоваться косметикой. Однако они, спрятавшись где-нибудь в укромном уголке, старательно пудрили свои вымытые до блеска лица и мазали губы помадой. Норма Джин разглядывала себя в мутном зеркальце пудреницы с чувством вины – или возбуждения? – острым и резким, как боль между ногами. Да она, оказывается, действительно хорошенькая, хоть и не одна такая.
Девочки дразнили ее. Она краснела, она терпеть не могла, когда ее дразнят. Вообще-то, раньше дразнилки ей даже нравились. Но сейчас в них было нечто новое, пугающее, непонятное. Рассердившись, чего подружки никак не ожидали от робкой Мышки, она сказала:
– Ненавижу! Ненавижу всю эту фальшь! Ненавижу этот привкус!
Она оттолкнула пудреницу и стерла ярко-коралловую помаду с губ.
Но сладкий восковой привкус остался на всю ночь.
Она молилась, молилась, молилась, молилась. Чтобы прошла боль в голове и между ногами. Чтобы остановилось кровотечение (если это и правда было кровотечение). Она отказывалась лечь в постель, потому что время спать еще не пришло, потому что не хотела сдаваться. Потому что другие девочки догадались бы. Потому что тогда она стала бы такой же, как они. А Норма Джин не такая, как они. Потому что у нее была вера, и не было ничего, кроме веры. Потому что ей нужно делать уроки, огромное домашнее задание. Ученицей она была нерасторопной. Прятала страх за улыбкой, даже когда бывала одна и рядом не было учительницы, на которую требовалось произвести хорошее впечатление.
Она была уже в седьмом классе. Занималась математикой.