которые бросают тебя одного лежать на линолеуме и плакать, плакать целыми днями. Он постоянно плачет, сказала ей одна их этих женщин, и, буднично сообщив этот заурядный факт, вонзила остро заточенное лезвие в живот матери. Та была так сильно, так смертельно ранена и в то же время оскорблена: почему эта женщина не заботилась должным образом о ее любимом мальчике? Как она смела игнорировать его плач? Так сухо сообщить матери о ее постоянно плачущем сыне, одиноком, заброшенном, лежавшем там, на линолеуме, было особенно жестоко, и мать постоянно вспоминала об этой жестокости – но разве не ее вина была в том, что ее сын оказался в таком месте? Ее. Ее.)
И молоко. Молоко! Молоко было так важно! Нельзя было нервничать, чтобы оно не испортилось, – это самый важный пункт во всей культуре заботы о младенцах, во всяком случае, книги так говорят, а матери верят, и она тоже верила. С таким же успехом комната для сцеживания в здании, которое галерея разделяла с университетом, могла быть самой маленькой и уродливой в мире часовней. Самой святой комнаткой с раковиной, стойкой и стулом, флуоресцентными лампами и без вентиляции. Здесь должен был звучать хвалебный гимн материнству. Гимн груди, молоку и прикосновениям кожи к коже, теплым младенцам, гибким, мягким, как свежеиспеченные буханки хлеба, таким восхитительным, гимн их запаху.
Запаху.
И где, черт возьми, ее чертов псалтырь?
Никакого псалтыря не было – только насос, трубки, пластик, электричество, мокрая от пота одежда, спертый воздух, промышленное дезинфицирующее средство, беспокойство и работа мечты. Ребенка не было.
И мать не чувствовала благодарности.
Она уходила в комнату для сцеживания один, два, три раза в день. Трубки и пластик. Насос с мотором. Рубашки с влажными подмышками. Бьющие током, когда стягиваешь их через голову, свитера. Платье с молнией на спине, которую было трудно расстегнуть. Отметки в личном календаре. И другая сердитая мать, колотящая в дверь, потому что пришла слишком рано или поздно. Или просто не туда. Не туда.
И, конечно, была дезинфекция, жесткие бумажные полотенца, правила, запрещавшие оставлять средства открытыми и призывавшие уважать других, банка промышленного санитайзера, чтобы очистить тело от испарений. Кто мог бы подумать, что мать должна очищать источник молока, предназначенного для ее ребенка? Оно должно было быть процежено через особую ткань для церемоний, которая потом будет возложена к ногам монументальной, неописуемо прекрасной скульптуры, вырезанной в честь Великой Матери, Дающей Жизнь и Начало Всех Вещей. Вот что должно было быть в комнате. Либо это, либо маленький белый котенок – лучше самый маленький из помета, – а к нему очень мягкая подушечка, хорошая кошачья еда и чистая, свежая вода. И чтобы этот котенок мог слизывать случайно пролитые капли молока, крошечные брызги.
Однажды она оставила в комнате для сцеживания молокоотсос, потому что кто мог бы его украсть? И его никто не украл, но пропала часть, та, что прикладывается к груди.