Мы им читали Цветаеву и нашли такую, уж такую грубую опечатку – а печатали-то Вы, Ариадна Сергеевна! Вместо «грязь брызгает из-под колес», Вы напечатали «грязь брезгает из-под колес»[191] – ха, ха, ха!» Я в ответ тоже «ха-ха-ха», как можете себе представить!
А вот с Лопе никак дело не движется; застряла на рифме «свадьбы», а на нее есть только «усадьбы» да «на…ср…бы».
Нана и Инна[192] загорели и погрустнели – им уже маячит отъезд. Ира[193] пишет довольно часто – просит французских книг и прочей духовной пищи; ходит на сенокос, радуется окружающей природе и вообще, по письмам, мила; Ольга Всеволодовна[194] требует… антирелигиозной литературы, дабы бороться с темнотой и невежеством окружающих сектантов; поворот даже для этой дамы неожиданный. Из всех ее поворотов этот поставил бы в тупик и «самого» Бориса Леонидовича[195]. Словом, последняя глава «пресловутого романа» дописывается явно не тем пером!
О делах: документы на прием (анкета, сведения о литературных работах (!), заявление и автобиография уже отосланы на предмет рекомендации бюро[196]. Пока что без личного знакомства с секретарем секции – это приложится. Рекомендация бюро как будто бы обеспечена, т. к. одну из рекомендаций для вступления давал мне как раз Маршак[197], а Звягинцева[198] знала меня маленькой и трогательной, авось не устоит. Вот только с фотографиями не вышло: местный фотограф по имени Серафим, несмотря на имя, закатил мне такую харю, что из шкурных соображений не решилась присовокупить ее в требуемом количестве экземпляров: посмотрят – откажут, как пить дать.
Книжки, сказали мне, потребуются несколько позже, видимо, не для бюро, а для комиссии приемной; впрочем, кому они вообще нужны?[199]
Современная китайская поэзия[200], пьесы Франции и Варналис[201] у меня есть по 1 экземпляру, старого Тагора[202] и Незвала[203] нет, но Незвал и не нужен, я даже в списках его не указала, так же, как и неведомую мне самой и неизвестно где вышедшую некую антологию чешской ли, словацкой ли поэзии. Ищи их, тащи их, а там переводов-то с гулькин нос.
Хорошие переводы у меня: Гофштейн[204] (хотя и мало); Варналис (почти вся книжечка) и Арагон, этих хотелось бы собрать по 3, а остальные мне – «как Господь».
Писульку Владыкину[205] прилагаю, может быть, ее можно (скорее) подать просто в издательство без промежуточной почты, если неудобно почему-либо, вложите в конверт, напечатайте адрес, хорошо?
Орел в августе недосягаем и для меня; а в сентябре он мне не нужен, т. к. девать его некуда – и в мезонинчике замерзнет к черту – не класть же его, простите за вульгарность, с собой спать внизу – слишком столичная штучка для нас, простых советских людей, но там видно будет – может быть, и положим!
Великодушие редакции с Орловской фамилией (подготовка текста) меня просто потрясло[206]. Угрызаться-то будет не он – а я, причем всю свою жизнь, что там не моя фамилия стоит.