манере – как смотреть кино, которое уже видел. Можно восхищаться его качеством, но неожиданные повороты сюжета уже не заставят нас холодеть от ужаса, рыдать от избытка чувств или открывать рот от изумления. Чтобы добиться всего этого, иногда писать нужно «плохо». Плохие тексты – особенно когда они хороши – подобны уличной пицце в Нью-Йорке. Иногда тесто слишком сухое, иногда не вполне пропеченное, но вкус ее великолепен. Она ароматна. Остра. Сочна.
Поэтому, чтобы стать хорошим писателем, мне нужно быть готовой писать плохо. Нужно дать своим мыслям и образам быть такими же противоречивыми, как и вечер, что пускает фейерверки за окном. Иными словами, впустите в произведение все – каждую мелочь, что привлекает ваше внимание. Разберетесь потом – если понадобится.
У меня есть одна знакомая красавица, которая всегда портит славный наряд какой-нибудь нелепицей – шляпой с вуалью, пуансеттией, прости господи, заткнутой за ухо, легкомысленным шифоновым шарфом. Мужчины ее обожают. И пока ее «сестры» пренебрежительно хмыкают, глядя на ее ошибки в стиле, мужчины увиваются за ней, не скрывая восхищения. Есть нечто обворожительное в смешении и неподходящих сочетаниях. Нечто буйное, иноземное в случайном пере, почему-то воткнутом в декольте, и в безвкусной старомодной броши, украсившей ее шляпу.
Немного кричащей мишуры может пойти прозе на пользу. Сдержанные, выверенные тексты – восклицательные знаки только с позволения Папы Римского, – которым нас учат в школе, отбивают у многих охоту писать. Нам говорят: «Если не можете писать складно, лучше не пишите вообще», – и мы прислушиваемся. Нам бы разрешить себе писать плохо, и много у кого получилось бы ого-го как хорошо.
Как-то мне позвонила Кэролайн, молодая писательница, без пяти минут выпускница университета. Она пишет дерзко, и ее тексты фыркают задором. Она остроумна, пронзительна и резка – но не в этот раз.
– Я пишу сочинение, и получается отвратительно, – пожаловалась она. – Можно я прочту вам немного?
– Ну ладно, немного можно, – нехотя согласилась я. Кому охота слушать «отвратительное»?
Кэролайн принялась читать. Фразы маршировали строем, как послушные солдаты. В тексте не было ни огня, ни страсти, ничего, кроме сплошного «надо, надо, надо» в каждой строчке. Это был «складный» текст в самом плохом смысле слова.
– Остановитесь! – взмолилась я. – Что случилось?
– Вот и я спрашиваю! – воскликнула она.
– Ну, звучит очень, очень осторожно, – сказала я. – Как будто вы пишете не то, что думаете на самом деле.
– Так и есть! – призналась Кэролайн. – Мне страшно писать, что думаю. Я терпеть не могу этого преподавателя. Он вечно придирается к мелочам и не выносит ничего из того, что нравится мне, – и наоборот. Я пытаюсь написать что-то, что бы ему понравилось.
– Возможно, вам придется выбирать – быть хорошим писателем или хорошей студенткой.
– По крайней мере, так я буду себя уважать. Как думаете, что мне теперь делать? Порвать вот это и начать заново?
– Честно? Именно