зажмурился и притворился, что по собственной воле решил не смотреть.
– Ты прав, – ответила Грэйс, – несправедливо получается. Сейчас мы это исправим.
Несколькими лёгкими движениями она потушила оба фонаря, и палатка погрузилась в абсолютную темноту.
– Что ты делаешь?
Прижавшись губами к его щеке, Грэйс улыбнулась, и Квин это почувствовал.
– Теперь мы оба друг друга не видим, – ответила она, – но зато можем внимательнее слушать, чувствовать. Вот, я слышу, как ты снова улыбаешься.
На мгновение они оба замерли и попытались разложить сложную полифонию звуков на отдельные ноты. Окружающий мир теперь как будто отделяли не матерчатые стены палатки, а толстые стёкла, и лишь то, что происходило внутри, имело значение.
– Да, я тоже слышу, – хрипло прошептал Квин, он словно и голос вот-вот мог потерять. – Слышу твоё дыхание. Слышу, как шуршит ткань твоего платья… А это оно сейчас упало на пол? Отныне это мой любимый звук.
Снова этой ночью время замедлило ход, но теперь его совсем не хотелось торопить. Грэйс слышала, как звякнула пряжка на ремне, как развязалась тесьма у выреза рубашки и, когда Квин её снял, ощутила исходящий от его кожи жар. Она не только чувствовала его руки на своём теле, но улавливала колебание воздуха от их движения. А Квин, наверное, почувствовал, как пересохли её губы, и поцеловал их – горячо и стремительно, прерываясь лишь для коротких вздохов.
На некоторое время слова утратили значимость, остались тихие стоны, звуки прикосновений и летящих на пол остатков одежды. Отдавшись ощущениям, Грэйс сама потеряла ориентацию в пространстве. Мир вокруг неё быстро кувыркнулся, и она ощутила спиной шершавую обивку матраса.
– Больше ничего не слышу, – пробормотала Грэйс, – чувствую слишком сильно.
– А я как будто вижу тебя, – признался Квин, – но почему-то с мокрыми волосами.
– Когда мы купались в горячем источнике, – подсказала Грэйс. – Я ещё сказала, что, кажется, люблю тебя.
Она ничуть не удивилась ни этому внезапному осознанию, ни тому, что осмелилась озвучить его вслух.
– Почему? – спросил Квин точно так же, как тогда.
Грэйс хорошо помнила ту ночь, самую длинную и невероятную в её жизни.
– Разве для этого нужна причина? – повторила она свои слова. – Просто я так чувствую.
– Я ответил, что тоже тебя люблю. Только вряд ли ты сможешь в это поверить, ведь у меня нет сердца. – Квин нашёл её руку, поцеловал ладонь и приложил к своему солнечному сплетению.
– А я прижалась ухом к твоей груди и сказала: как это нет сердца? Да вот же оно, бьётся…
Джеку не спалось: трудно уснуть в помещении, стены которого сотрясаются от раскатистого храпа Сефриса. Это такой закон природы: ночёвка в новом месте с незнакомыми людьми обязательно предполагает соседство кого-то храпящего.
Странно, что воришка вообще спокойно спал, а не продумывал детали грандиозного побега. Он даже звал Джека с собой в тайное убежище, где ни стражники, ни бессердечные короли не достанут, где