вдруг стала хладнокровной и строгой, какой была, когда змей в руках держала.
– Вот и позрим, не самозванец ли ты, не ложный ли оракул.
И велела взойти на башню.
Не снимая шкуры, Старгаст поперёд всех забежал по лестницам и с боевой площадки вниз заглянул. Да пошатнулся, уцепившись за зубья.
– Я, государыня, высоты боюсь…
И в тот же миг совет прозвучал:
– Оборотись спиной.
Волхв оборотился:
– И верно, так не страшно!.. Ну, прощай, Миртала, если что!..
Она же взяла из рук ловца копьё и тупым концом толкнула чародея в грудь. Тот взмахнул руками и рухнул вниз. Крик до ушей донёсся, затем глухой стук о землю, и стихло всё.
Теперь царь на жену воззрился, а у неё, юной, хоть бы бледности добавилось, хоть бы лёгкий вздох из уст вырвался; стоит себе и смотрит, дерзостная эпириотка, словно на забаву! Филипп помедлил чуть и велел приспешникам достать тело волхва да закопать за рвом, где бродяг и казнённых хоронили. А шкуру снять с него и вместо попоны леопардовой на его коня надеть – всё же добыча…
Но глядь… а сей оракул выходит из сухого рва! Встал супротив башни, отряхнул шкуру, выбивая пыль, и закричал Олимпии:
– Добро, что испытала! И ныне возьмусь-ка я возмущать земные и небесные стихии естества! Да лоно твоё пробуждать! А ты, царь, ступай проклятие с себя снимать, как по пути учил! Как снимешь, так являйся!
Филипп в тот миг уверовал, что перед ним и в самом деле отринутый бог Раз. Иначе бы не спасся! Гневить даже отвергнутых богов он не посмел, напротив, крадучись от дворни, воздал волхву жертвы вином, скотом, одеждами и наказал впредь воздавать так же щедро, то есть вволю кормить, поить: никто не ведал, кто чародей на самом деле. Старгаст все жертвы принял и только от одежды отказался: мол, мне сподручней в львиной шкуре. Раздав наказы, царь в тот же день собрал полки и отправился в поход, на сей раз усмирять восставших агриан.
Покуда царь вёз добычу на жерди, чародей, будто бы разгоняя скуку дорожную, стал наставлять Филиппа, учить, как совладать с соседними народами, уже не единожды покорёнными, и как смирить Элладу. Много чего советовал, и философски размышлял, и приводил примеры, пророчил будущее. Но вся его наука сводилась к одному – дать вольную подданным державам: дескать, иначе государство так и будет трещать по швам, а ты, мол, метаться из конца в конец и штопать. А копьё воина совсем не та игла, коей потребно сшивать государства в одну плоть и уж тем более империи. Не государством станет Македония – проклятием его и всех наследников грядущих. А это проклятие, мол, надобно бы снять, и сотворить сие способно не чародею и волхву и даже не отвергнутому богу или ныне почитаемым Зевсу и Аполлону, а самому Филиппу. И коли он не снимет его до того, как зачать сына от Мирталы, беды не миновать. Наследник-то родится, но будет раб, дурной лицом и с заячьей губою. Воссев же на престол, погубит государство, и Македония уйдёт в полон.
Царь его слушал вполуха, да и то, чтобы время скоротать в пути. Однако же теперь, признав в волхве перевоплощённый образ Раза, он мыслить стал иначе.
Вольную