всем «кавказцам» – участником Кавказской войны.
Друзья-враги
Снова встретились бывшие приятели в 1841 году, в Пятигорске. У одного на груди орден, а другой, несмотря на беспримерную храбрость, участие в опаснейших операциях, так и не был отмечен наградой. Лермонтов служил в Тенгинском полку, неоднократно рисковал в стычках с горцами, но его фамилию регулярно вычёркивали из наградных списков. Общеизвестно, что Николай I терпеть не мог поэта. Вернее, поэта и писателя он в нём не признавал, а видел зарвавшегося, нахального юнца с сомнительной семейной историей и постоянно продвигающей его энергичной (надоедливой) бабушкой. Царь не был глуп, но за внешним позёрством, скверным характером Лермонтова не рассмотрел главного – его ценности для русской поэзии и, ещё больше, прозы. Лермонтов ухаживал за Натальей Мартыновой, но изводил ее брата, друга юности, насмешками. Добродушный Николай не реагировал. До поры до времени. Но в роковой вечер на балу в доме генерал-губернатора Пятигорска Лермонтов язвительно назвал Мартынова «страшный горец». Именно в этот момент (случайность!) стихла музыка и остроту услышали многие. Засмеялись. В зале находилась девушка, за которой ухаживал отставной майор Мартынов. Она тоже услышала этот смех над своим женихом. Кавалергард вскипел и резко ответил Лермонтову. Тот вызвал его на дуэль. По воспоминаниям секунданта поэта, Александра Илларионовича Васильчикова, тот сказал ему незадолго перед дуэлью, что будет стрелять вверх, так как виноват перед другом. Лермонтов имел большой дуэльный опыт и прекрасно стрелял. Чего нельзя было сказать о его визави. Николай Мартынов не хотел стрелять, но отказаться не мог. По неписаному дуэльному кодексу, вызвавший на поединок и отказавшийся от него однозначно обществом признавался трусом. Клеймо на всю жизнь, изгнание из своего круга. Закрытые дома, отказ в общении. Общественный бойкот. Но лучше б он отказался тогда! Потому что изгнанником в своём отечестве несчастный Николай Соломонович Мартынов всё равно стал.
Сошлись, и он упал!
15 июля 1841 года у подножия горы Машук бывшие друзья, а теперь враги, подошли к роковой черте своих судеб. Оба совершили чудовищную ошибку. Для одного из них она стала смертельной. Другого приговорила к вечному общественному порицанию и мукам совести, раскаянию. Лермонтову 26, его сопернику 25. Поэт стреляет в воздух. Мартынов не целясь отвечает и… убивает надежду русской литературы. Свидетель дуэли, Николай Николаевич Раевский (невероятное вплетение ещё одной судьбы – бывшего начальника Черноморской береговой линии, с 1837 по 1841 годы, причастного к основанию фортов у Субаши, Псекупса, Вельяминовского, Новороссийского), позднее напишет о том, как Мартынов после выстрела подбежал к лежащему на земле поэту, поклонился и сказал: «Прости меня, Михаил Юрьевич». После этого добровольно явился к губернатору Пятигорска и сдался. Покаяние отбывал