соответственно. А я пойду, пожалуй.
Она швырк – и в замок... Даже спасибо не сказала.
Салли отвязал, и в кусты! А куртку не стал обратно требовать, ну ее в самом деле!
Родитель мой, царство ему небесное, рассказывал, что знал одну семью, там девица от какого-то потрясения заснула так крепко, что ее двадцать лет добудиться не могли. А когда проснулась, тоже была молоденькая и свеженькая. Первые два дня. Потом как-то быстро постарела и стала выглядеть на все восемьдесят. Папаша говорил, время обмануть нельзя, оно само кого хошь обманет.
И вот, идем мы с Салли по белой дороге. Двух чернокнижников одолели, принцессу разбудили, ни гроша у меня в кармане... Трактирщица, думаю, славная была, может, вернуться? А может, еще кто впереди встретится, нам с Салли торопиться некуда, все нас обгоняют – и господа на горячих конях, и гонцы королевские, и кареты...
Нет, одного догнали. Пешего. Идет, на посох опирается.
– Бог помощь, – говорю, – добрый старец.
– И тебе, – отвечает.
– Откуда и куда путь держишь? – спрашиваю.
– Из самого Ерусалима, – говорит, – ходил поклониться Гробу Господню. Видишь вот, раковина-жемчужница? Ее носят все, кто удостоился этой великой чести. Потому как я пилигрим, и странствую во славу Господа. А иду я в Лурд, к святому источнику...
– А я просто так иду, – говорю, – тоже странствую, но без цели и назначения. И ежели тебе тяжело, может, моя Салли тебя подвезет немного? Она девица хрупкая, да вроде и ты не тяжелый.
– Славный у тебя ослик, – говорит пилигрим, – видишь, у него черная полоска на спине, а на холке вроде бы поперек такая же – эдак, крестом... Это знак того, что кто-то из его предков возил на своей спине Христа, так что роду он у тебя весьма почтенного. Таким осликом можно гордиться. А почему его Салли зовут?
– Папаша мой, – отвечаю, – который и завещал мне заботиться об этом ослике, в молодости своей воевал в Великой Британии, наемником. И вообще, пока мельником не стал, был он человеком горячим, храбрым и любвеобильным. И была там одна Салли... Он говорил, у нее такие же глаза были... Ну, почти такие же. Потому как с этой Салли никто сравниться не может. Вы поглядите, какие ресницы! Жаль только, что она не говорит!
– Ослы говорят только в исключительных случаях, – говорит пилигрим, – и этим отличаются от, скажем, котов... И видят порой такое, что недоступно взору их хозяина. Ты про Валаама слыхал?
– А как же, – говорю, – и про его ослика. Интересно, не Салли ее часом звали?
– Сие, – говорит старец, – священная книга не сохранила.
– А жаль...
– Да, – согласился старец, – Жаль. Однако, вот, коль скоро ослик твой не говорит, хотел бы я услышать от тебя какие-нибудь разумные и рассудительные речи. Так и путь короче будет.
– Я средний брат, – говорю, – какие уж тут разумные речи! Дурень я, как есть, дурень... То есть, ни то, ни се...
– Иными словами, простак, – замечает старец, – про которого в Писании говорится. А вот что бы я хотел услышать, простая твоя душа, с пользой ли провел ты время в странствиях?
– Не знаю, отче. Я убил рыцаря и людоеда,