и точно выбирает время, чтобы не показываться на глаза людям. Увлеченный работой, он мог и не заметить ее, но зоркие пограничники бдели и были на страже.
– Лошадь не видели? – недоуменно спросил их Терехов.
– Лошадь не наблюдаем. – был ответ. – На горизонте появились козлы.
– Какие козлы?
– Горные. – сержант Рубежов указал на ближние скалы. – Козероги. В пределах досягаемости прямого выстрела.
– Это бараны. – не согласился рядовой Елкин. – То есть, архары. Товарищ ученый, свежатинки хотите?
– Этот район плато объявлен зоной покоя. – строго напомнил Андрей, хотя не прочь был поесть свежатинки.
– Нам стрелять разрешено. – со скрытым сарказмом заявил Рубежов. – Мы защищаем рубежи нашей Отчизны.
Ближе к вечеру начал подниматься туман и съемку пришлось свернуть, что вызвало протест бойцов, мол, не темно же, еще часа три можно работать. Терехов объяснил им, что такое оптика атмосферы и какие из-за нее происходят погрешности. Бойцы выслушали молча, взялись готовить ужин, а он прихватил армейский тепловизор и пошел осматривать окрестности. Лошадь сквозь прибор он обнаружил почти сразу – паслась там же, у озера, где и днем, только вот в зеленом изображении на экране нельзя было в точности опознать серую в яблоках. Ветер утих, но из низины наносило лохмотья тумана, иногда делая мир однообразно зеленым.
Андрей взял аркан, покидал на прицепной шкворень кунга, чтоб набить руку, затем засек точное направление, выключил прибор и стал приближаться к озеру, пытаясь сморгнуть запечатленную зелень экрана. И почти избавлялся от нее, но чтоб не сбиться, приходилось вновь включать тепловизор и получать новую, более яркую дозу излучения. Кобылица по прежнему щипала траву, изредка встряхивала головой и замирала с настороженными ушами – должно быть, выслушивала ночное пространство. Приблизившись к ней шагов на сто, Терехов подождал, когда с белых, заснеженных гор сползет туча, накроет звезды, и далее пошел смелее. Серая паслась на месте, а он помнил науку старшины еще со срочной службы: когда все травоядные щиплют и пережевывают траву, становятся глуховатыми. Пища отнимает слух и самих делает пищей для хищников. Поэтому он подкрадывался теперь, как к поющему глухарю: едва кобылка вскидывала голову – замирал. От тепловизора в глазах стало зелено, мир словно перекрасился и сморгнуть это свечение сразу было невозможно. Лошадь уже просматривалась и без прибора, но она тоже была салатного цвета с крупными ярко-зелеными яблоками, а сверху еще прикрыта дымчатым туманом, словно попоной. Терехов подходил с подветренной стороны, низкая облачность и вовсе погасила небесный свет и звуки, сделала пространство каким-то нарисованным, однотонным. Шорох конских губ и треск срываемой травы будто не совпадал с движениями – отставал на полсекунды, вызывая ощущение нереальной сдвоенности мира.
До кобылицы оставалось метра три и уже без тепловизора ощущалось наносимое тепло крупного животного.