желания почти истребили остатки взволнованного голоса.
– Жди, приеду. – прошептал Терехов уже на ходу, возвращаясь к клумбе.
На первом курсе топографического это был огненно-рыжий, веснушатый и краснокожий сельский паренек с восторженным взором романтика. Когда же они встретились спустя несколько лет, после армии – Терехов уже носил курсантские погоны, Рыбин стал сивым, жар красной бороды и чуб обильно присыпались пеплом. Сначала ранняя седина его красила, вызывая притяжение женских глаз и невероятную ревность жены, которая повинуясь этому всеохватному чувству, работала сначала реечницей у него, а потом заочно закончила вуз, стала ездить с ним в экспедиции и в результате стала Мишкиным начальником. Но потом Рыбин стремительно начала угасать, словно костер без дров. Веснушки стерлись, начисто отстиралась кожа, и к сорока годам он превратился в белого, безвозрастного старца, сохранив лишь вечно восхищенный, влюбленный и пылающий взор. Женился он рано, еще до армии, по пылкой юношеской любви. Они с Ниной родили единственного сына, которого мать из страстной привязанности к мужу назвала Михаилом и отдала учиться в мединститут, дабы тот разгадал загадку столь раннего старения родителя. Мишка Маленький получился полной копией Большого, однако родительницы не послушал и теперь учился в ординатуре, постигая тайны реаниматологии.
Когда Терехов вернулся за цветочную клумбу перед офисом, Куренкова на стоянке не было, впрочем, как и его казенного джипа с нестираемым логотипом ЮНЕСКО. Зато несгибаемый Сева маршировал возле машины Андрея, по-куринному клевал носом и уходить не собирался. Если бы не долгожданный звонок Рыбина, Терехов бы плюнул и уехал на такси, но тут ничего не оставалось, как идти и отнимать у него собственный автотранспорт.
Кружилин так увлекся неуклюжим печатанием строевого шага – мешала обвислая мотня штанов, что не заметил Андрея и в первый миг испуганно отшатнулся. Это позволило открыть дверцу и прыгнуть за руль. Сева запоздало схватился за ручку, но Терехов заблокировался изнутри и сразу запустил мотор.
– Я знаю, ты ее привез! – прокричал он и застучал в стекло. – И мне надо ее увидеть!
Похмельный синдром, кажется, превращался у него в патологический, горящие глаза блистали, на запекшихся губах тянулась липкая слюна – страдал от жажды.
– Обойдешься! – огрызнулся Терехов и включил передачу.
Напарник повис на ручке.
– Андрей! Прошу пять минут!… Ну, три! Мне надо ей что-то сказать! Я знаю, как можно ее вылечить!
– Сам лечись, идиот! – Андрей дал газу – Сева побежал, как на привязи.
И скоро оторвался, упал на асфальт, запутавшись в модно обвисших джинсах. Терехов притормозил, приспустил стекло – напарник вроде бы поднимался на ноги. Можно было ехать, и тут по ушам резанул его полубезумный голос:
– Все равно!… Я все равно отниму!… Или никому не достанется!…
8
Человеческий дурной ор в полнолуние, да еще в пустынном, каменистом пространстве, вызывал цепенящее