что принадлежит к богеме, хотя сам довольно смутно понимал, что это означает.
Тонкие черты лица наверняка казались красивыми многим девушкам. Было в них что-то испорченное, но Тадеуш явно гордился этим и старался даже усилить подобное впечатление.
На левом лацкане Владека ярко сверкал гордый серебряный символ – полная луна и распахнутые крылья. Это означало, что перед нами вампир. Как правило, они стыдятся своей сущности и скрывают ее – но не Тадеуш.
– Ни на что более не способен, бывший поэт? – продолжал Владек. – Растерял все свои перья? Только на то и годен, что цитировать поэтов прошлого?
Марат Чис-Гирей повернулся на стуле, изогнув свое тело под таким невероятным углом, что сложно было поверить своим глазам.
Перед моим мысленным взором встала яркая картина.
Я увидел маленькое помещение, с низким потолком; люди собрались сюда, чтобы послушать знаменитого поэта своей родины, Марата Чис-Гирея. Вот и он, сидит в середине комнаты; слушатели окружили его, кто на стуле, кто на диванчике, а кто и прямо на полу.
Он читает стихи, немного сгорбившись, глядя на исписанные листы бумаги; и все внимают ему, в полном молчании, и кажется, что люди здесь не только думают, но даже и дышат вместе, в унисон.
Но вот чтение закончилось; на несколько мгновений над людьми раскрывает крылья тишина – почтительная и величественная. Отзвуки слов поэта по-прежнему звучат в сердцах его слушателей.
А потом, словно по мановению волшебной палочки, все оживает; люди начинают двигаться, что-то произносить, слышен скрип стульев. Они переговариваются между собой, обращаются к Чис-Гирею, и тот оборачивается, чтобы ответить, все еще держа в руках тексты своих стихотворений.
Это движение было так характерно для Чис-Гирея, и вся сцена ярко встала перед моими глазами. Наверное, вот почему я не смог отреагировать на то, что произошло дальше.
Асгардский поэт уже поднялся на ноги, встав во весь рост перед своим противником. Благодаря широким плечам и пышной, романтической шевелюре он выглядел едва ли не вдвое больше Тадеуша.
Однако ярость последнего оказалась так велика, что разница в весовых категориях нимало его не смущала. Да и сам Чис-Гирей, что было достаточно очевидно, не мог назвать себя человеком действия. Поэтому расклад сил оказался явно не в его пользу.
– Вы – жалкий пустозвон, – говорил молодой человек.
Он успел наградить Марата и другими эпитетами, которые я прослушал.
– Вы давно разучились писать стихи. Нет, о чем это я? Вы никогда не умели их писать! Вся ваша слава – дутая, как и вы сам!
Злость била в голову Тадеушу так сильно, что он даже покачивался. Однако руки его, красивые и не знавшие физической работы, все же не сжимались в кулаки. По всей видимости, он, как и мишень его оскорблений, привык бичевать противника только словесно.
– И вот теперь, – Тадеуш задохнулся от ярости, и ему пришлось сглотнуть, – когда даже до вас самого дошло, что как поэт вы ноль, когда вам надоело позориться, таская по журналам никому не нужные вирши – пожалуйста!
Владек