ашение, от нее часто пахло разными маслами; восприимчивая к запахам Мирэя четко различала, когда это был цветочный, а когда – древесный или еще какой-либо иной, незнакомый. Нила носила укороченную кофточку с коротким рукавчиком, а живот прикрывала полупрозрачным большим покрывалом, которое обматывала вокруг всего тела; внизу у нее была то ли юбка, то ли просто длинный кусок ткани, изображающий многослойную юбку; одежда играла яркими красками, руки и ноги звенели браслетами. Необычайные украшения и одежда сильно привлекали Мирэю, которую вскоре начнут приучать к тугим и тяжелым корсетам. Нила улыбалась белоснежной улыбкой, ее черные глаза были всегда подведены, словно такими были от рождения. Мирэя тоже хотела, чтобы ей накрасили черным ее светло-карие, будто чай в стакане со льдом, глазки и красной краской губки.
Девочке нравился большой дом, в котором жила ее семья, а вот что за его пределами, там за лесом – ей было неизвестно. Матушка оберегала дочку и ратовала за отправку в Англию, где она получит хорошее образование. На это согласился отец, и вскоре Мирэя со слезами на глазах прощалась с Нилой и родителями. Она не сразу узнала, что после ее отъезда матушка скоропостижно скончалась.
Глава 1
Повзрослевшая Мирэя смотрела в зеркальце на свои накрашенные красным цветом форменные губы и широко улыбалась. Верхняя ее губа слегка изгибалась с обеих сторон от вздернутой серединки и сужалась к уголкам, оттого нижняя выглядела более округлой и полной. Подобная особенность нисколько не портила красоту девушки, а лишь придавала своего шарма. Зубы ее были белые и ровные, точно солдаты на построении, но они не были каждый одинаковой и правильной формы, слегка закруглялись внизу даже свойственные людям клычки. Ее уста могли обаять любого, в частности мужчину, улыбка сверкала и притягивала, она могла быть милой и нежной, но в то же время страстной и роковой. Это стала замечать тетка, к которой Мирэю отправили родители в детстве. Они и без того не очень хорошо ладили, а тут еще ее супруг начал заглядываться на молодую очаровательную особу, способную одним только пронзающим и выразительным взглядом сломить и соблазнить, если пожелает… А порой она вовсе не замечала, что могла смотреть как-то невоспитанно или откровенно, что осуждалось в обществе. Мирэя и сама пока не осознавала заложенную в ней от природы сексуальность и женственность. Все это ей помогала раскрыть привезенная с Востока темнокожая служанка Амира. Втайне от строгих тетушки и дядюшки Мирэя приходила к кухне, и возле дома на заднем дворе служанка показывала ей разные красивые, а порой соблазнительные движения танцев, учила красиво изгибать пальчики и махать палантином, словно ветерок кружит и узорно закручивает вещь. А пока не слышали посторонние уши, она разговаривала с девушкой на своем языке, как и когда-то Нила. Мирэя обожала учить новые слова и постигать языки. Это было единственное, что спасало ее, такую живую, среди закостенелого, ханжеского и скучного аристократического общества, в котором дама должна была только играть на пианино или арфе и манерно, степенной походкой настоящей леди прогуливаться под зонтиком в саду, ведя надоедливые разговоры о нарядах и соседях.
Обладая испанскими и португальскими корнями, Мирэя прекрасно играла на гитаре. Она любила запевать служанке звонкие песенки на португальском языке, хотя хозяева были против, ибо они – истинные англичане с веснушками на кривых носах. К слову, даже носик Мирэи выглядел интересно: в анфас он был узенький и прямой, с маленьким крыльями, чуть заостренный на кончике, а в профиль виднелась выпуклость, которую даже трудно назвать горбинкой – настолько аккуратно она смотрелось. Курносой девушка не была, Амира даже сравнивала ее с людьми Востока. Глаза небольшие, но взор говорил за себя: очи ее поблескивали на свету, точно в них алмазы; бровки – извилистые и подвижные, длинной дугой с намеком на «домик» – помогали взору очаровывать или же, наоборот, отталкивать, выказывая бурные негодующие эмоции, кои таились в ее сердце, ибо Мирэя была своенравна и весьма храбра.
Амира постучала в дверь спальни девушки, чем напугала ее, та скорее принялась вытирать краску с губ, опасаясь, что пришла тетушка.
– Это прийти я, чтобы помогать делать прическа… – произнесла служанка за дверью и после разрешения вошла.
Она с улыбкой приблизилась к сидящей за туалетным столиком Мирэе и стала аккуратно расчесывать ее черные волосы. Они были у нее кудрявые от природы, длинные и мягкие, словно пушинки; Амира всегда сравнивала со своими тяжелыми курчавыми волосами ее нежные кудри: у служанки завитушки большие, расходящиеся в разные стороны, а у Мирэи послушные легкие спиральки, придающие объем, что любая, даже простая прическа, смотрелась уже шикарно. Служанка собрала часть локонов и приколола, остальные она любила уложить прядка к прядке на спине стройной девушки.
Мирэя достала из шкафа платье с высокой талией, которые были популярны у дам, ибо не имели тугого широкого корсета, однако в них терялась фигура. На высокой Мирэе такой фасон выглядел коротковато и будто полнил, как самой девушке казалось.
– А потом тетушка будет сетовать, что у меня торчат чулки из-под подола… – сказала с иронией Мирэя, поведя бровями и надевая за ширмой