высоте пряжки моего пояса. Кулаки сжала так сильно, что побелели косточки пальцев.
– И знаешь, Верма, не только это удивило меня в задании, с которым ты ко мне пришла. Уже в Гевихте я понял, что местные инквизиторы не жаждут выяснять суть дела и вообще расследовать его. Совсем напротив: все желают спустить на тормозах. И было непонятно: то ли ты желала, чтобы я отправился в Гевихт пожар гасить, то ли – разжигать.
– Я не нарушила закон, – почти крикнула она. – Вы ничего не можете мне сделать!
– Это правда, – сказал я, хотя был это ответ лишь на первую половину ее утверждения. – Ты оказалась доброй христианкой, и твой донос послужил нашему Господу и нашей Церкви. Но не хочешь ли ты меня просветить? Не хочешь ли сказать мне, зачем донесла на сестру и племянника? Для следствия это не имеет ни малейшего значения, так что считай это частным любопытством инквизитора.
Теперь она подняла взгляд и смотрела прямо мне в лицо. Были у нее красивые зеленые глаза – единственная красивая черта в ее облике.
– А Писание не говорит ли случайно: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня»[5]? – спросила она, и мне не понравилась насмешка, которую я услыхал в ее голосе.
– Какую обиду она тебе причинила, а, Верма? – спросил я, игнорируя ее слова. – Чем заслужила такую судьбу?
– Забрала у меня суженого, родила ребенка… – выдавила она из себя наконец и вцепилась пальцами в край табурета. – А я была бесплодна, инквизитор. Поэтому мой муж волочился по борделям, называл меня бесплодной сукой. А у нее было все… у нее был ребенок… а женщина… женщина… – Так и не договорила – тяжело дышала, лицо ее превратилось в отвратительную маску. – …Женщина без ребенка – лишь насмешка…
Я покивал, потому что наконец понял. И то хорошо, что дело не в золотом колечке или оброненном в детстве ругательстве. Потому что и такие вещи люди умудряются запомнить, и по таким причинам порой доносят на своих родных в Инквизиториум.
Но в этом случае, слава Богу, даже грех зависти дал прекрасный урожай.
– Понимаете меня? Понимаете?
Я кивнул. Я понимал ее, а она, подобно всякому грешнику, искала именно понимания. Но это не означало, что я оставлю дело так, как оно завершилось. Коль была она орудием в руках Господа, Господь всегда найдет способ ей помочь. Я же – не намеревался.
– Спасибо за объяснение, Верма. И еще. Такой поступок, как твой, не должен остаться без награды. Может, сама того не желая, но ты все же остановила зло. Твоя семья, соседи, друзья будут горды, что, оказавшись перед лицом непростого выбора, ты сделала его в пользу принципов нашей веры и лояльности к Церкви, а не таких приземленных обстоятельств, как семейные связи. Благодарю тебя от имени Святого Официума.
Я встал и легко поклонился:
– До свидания, Верма Риккедорф. Добрых тебе снов.
– Зачем?! – вскрикнула она. – Зачем вы так со мной поступаете? Я была полезным орудием!
– Верно, – ответил я. – Но плачет ли землекоп над сломанной лопатой? Не та, так другая…
Я попрощался с ней вежливым