предпринимательство, а у нас царит абсолютная монархия. А кто в силе? Вы прекрасно знаете, в силе те, кто осведомлен, когда сегодня завтракал король, когда легла спать королева… Для государства, это очевидно, полезнее те люди, которые способны обогащать страну.
– Торговцы? Но они себя обогащают, а не страну!
– Месье! Это уже похоже на философию, – перебил их третий собеседник, – а тот же Вольтер остроумно заметил: если вы не умеете работать, то станьте философом! К чему нам философия, людям искусства, да еще дискуссия в присутствии милейшей Элизабет? Хорошо, что она нас не слышит.
Звучала увертюра к опере Глюка «Ифигения». Поблескивала позолоченная мебель, мягко светился бело-голубой бархат занавесей, на стенах висели картины итальянских живописцев, которым поклонялась Виже-Лебрен. Салон отвечал всем требованиям стиля, который потомки назовут рококо. А возле бархатной шторы, почти невидимый, стоял молодой человек, то и дело бросавший взгляды на хозяйку дома. До него доносились настораживающие его разговоры, отдельные фразы. Одна из них запомнилась навсегда:
«Если эти темные толпы потребуют, чтобы король переехал из Версаля в Париж, ни Людовик XVI, ни Мария-Антуанетта не смирятся с этим… А уж тот швед, влюбленный в королеву, непременно что-нибудь придумает, быть может, устроит их побег?..»
Виже-Лебрен не слышала тех слов. Звучал менуэт Боккерини, и под его звуки она перенеслась мыслями к прежним временам, когда правил «король-солнце», когда было спокойно в Версале и все казалось незыблемым и прекрасным, а музыка несла печать незамутненного сознания. Тогда народные танцы (сарабанда, менуэт) с городских площадей переместились во дворцы и обрели изящество. Она, Элизабет, росла вместе с молодой Марией-Антуанеттой и покорным ей супругом, будущим Людовиком XVI. Они ей позировали, а она писала их портреты. И со временем, можно сказать, стала их любимицей…
Неожиданно Элизабет вскочила, воскликнув:
– Почему мы не танцуем? Надо танцевать, веселиться!
К ней подскочили кавалеры, но она обратила взгляд к окну и поманила пальцем незаметно стоявшего там за шторой молодого человека. Ему было лет 27, широк в плечах, ярко-синие глаза, коротко подстриженные волосы…
– Мишель, идемте танцевать!
– Но… я не умею, – смутился он.
– Господа! – Элизабет оборвала готовых пошутить над ним молодых людей. – Это мой гость из России! Прошу любить и жаловать!
– Из России? Из этой варварской страны? – Кто-то, не удержавшись, иронично улыбнулся. Но Элизабет неожиданно разразилась гневным монологом:
– Вы считаете Россию варварской страной! А вы там были? Нет. В нашей стране когда-нибудь правили дамы?.. А в России, после Петра I, только дамы! Елизавета Петровна – красавица, настоящая француженка! А Екатерина II, поистине великая! Она переписывается с Вольтером, Дидро! Вот увидите, я когда-нибудь напишу портрет Екатерины!.. А теперь – всем танцевать!
С этими словами она вывела Мишеля (так звали русского гостя) на средину