трепетали, извиваясь и постоянно меняя форму. Вдруг что-то блеснуло, подобно молнии. Прикуренная уже матросом папироска выскочила из пальцев, и теперь он смотрел, как она истлевает на каменном полу.
Что же это было, выхлоп пулемёта или всё-таки молния? Стальное лезвие мелькнуло, отразив в своих гранях алый отблеск углей, и пропало. А растерянную голову матросика потряс громовой удар такой силы, которую возможно испытать, лишь находясь вблизи батареи крупного калибра в момент её солидарного залпа.
– Ах ты… офицерьё… – пробормотал матросик, заваливаясь на бок.
Рано утром, ещё до наступления рассвета, я услышал, как скрежещет железо – это наши тюремщики решили отпереть дверь в застенок. Мой сокамерник встрепенулся, уселся, потирая глаза грязными кулаками.
– Жрать охота. У тебя осталось две картошки. Дай одну! – таковым было его первое утреннее приветствие.
Ответить я не успел, потому что дверь в узилище распахнулась. Удар о стену, казалось, перебудит весь дом, однако некоторое время всё было тихо. Нет, это не тюремщики. Нас явился навестить кто-то иной, отважный, с неясными намерениями. Я слышал лишь поверхностное, частое дыхание Простака Простакова – бедолага перепугался. В кромешной темноте я не увидел, но скорее почувствовал стремительное, почти бесшумное движение.
– Ай, кто это! – пискнул Простак. – Изыди!
Загремело железо. Послышался глухой удар, и снова всё стихло.
– Это чекистский подсадок?
Вопрос, видимо, адресовался мне. Значит, ночной гость пребывал в уверенности, что в камере присутствует кто-то ещё кроме оглушённого им человека. По тому, как он не вошёл, но впрыгнул в камеру, подобно уходящему от преследования косому, я понял, что это точно не часовой. Да и полагающегося оружия при нём не было, а ведь стоящему на посту часовому непременно полагается винтовка с примкнутым штыком, который непременно сверкнёт хоть одной из своих граней даже в самом непроглядном мраке.
– Кто здесь?
– А вы-то кто?
Взаимные, одновременно прозвучавшие вопросы, возможно, заданные слишком громко, открытыми голосами, пробудили в недрах спящего дома тихую возню. Услышав её, пришелец, прежде чем обратиться ко мне со следующим вопросом, осторожно притворил дверь.
– Иван, это ты? – спросил он.
– Я действительно Иван, – откликнулся я. – Но тот ли я Иван, который вам нужен, – вот в чём вопрос!
– Вольноопределяющийся Русальский?
Вольноопределяющийся! Именно этим я являлся в течение всей Великой войны, вплоть до самого дезертирства.
– Я действительно Русальский! А вы?..
– Бергер.
– Юрка!..
Я кинулся к пришедшему, как кидается цепной пёс к наполненной хозяйской рукой миске.
– Тихо!.. А ты всё так же любишь обниматься. Горячий. И даже кандалы на тебе тёплые. Ещё немного – и расплавятся.
– Кандалы обещали снять. Местный начальник Чека вечером приходил. Обещал, если…