его на коленке и уговаривал попить из бутылочки. Потом поносил его на плече, пока он не срыгнул, уложил в переноску и полчаса ходил с ним по саду. В семь утра я вернул его Эмми, а сам пошел будить Коко на завтрак.
– Бог ты мой, неужели целый час пролетел? – спросила моя жена.
Ровно час, и ни минутой меньше.
Двое детей отнимают уйму сил. Не знаю, как справляются люди, чьи отпрыски спят не так хорошо, как наши. Нам с Эмми безумно повезло: с трех или четырех месяцев Коко спит ночью по двенадцать часов. Глаза закрыла – и всё, дрыхнет без задних ног. Если мы брали ее с собой на вечеринку, можно было спокойно оставлять переноску в соседней комнате: Коко спала как убитая до самого утра. Судя по всему, Медвежонок будет такой же. Конечно, из «Инстаграма» Эмми вы об этом не узнаете – она постоянно рассказывает про дергающееся веко, черные круги под глазами и истрепанные нервы. С самого начала было ясно, что тема «Мои детки спят идеально» не прокатит. Никакого контента. Если честно, мы и в разговорах с другими родителями грудничков стараемся об этом не распространяться.
После восьми – если быть точным, в семь минут девятого – Медвежонок засыпает. Коко и Эмми наверху обсуждают, что моей дочери надеть. У меня за плечами два часа активного отцовства. Пора поставить в микроволновку остывшую чашку кофе, приготовленную полтора часа назад, включить ноутбук и попытаться настроиться на рабочий лад.
К восьми сорока пяти я перечитал вчерашний текст, кое-что в нем подправил и уже готов добавить на страницу новую порцию слов.
В девять тридцать звонят в дверь.
– Мне открыть? – ору я из кухни в спальню.
За прошедшие сорок пять минут я написал всего двадцать шесть слов и размышляю, не удалить ли двадцать четыре из них.
Не хочу, чтобы меня прерывали.
– Так что, мне открыть?
Нет ответа.
В дверь снова звонят.
Тяжело вздыхаю и отодвигаю стул от стола.
Кухня находится на первом этаже. Я купил дом в две тысячи восьмом на деньги, унаследованные после смерти отца. Тогда я жил здесь с товарищами, и кухней мы практически не пользовались – разве что вешали в ней выстиранную одежду. Там было не очень-то уютно: продавленный диван, сломанные часы, липкий линолеум, протекающая стиральная машина. Из окна открывался вид на бетонную террасу, крытую рифленой пластиковой крышей. Эмми, переехав ко мне, первым делом потребовала выкинуть рухлядь, пристроить террасу к дому и превратить кухню в нормальное помещение для приготовления и приема пищи. Что мы и сделали.
Наш дом – последний в ряду одинаковых георгианских таунхаусов примерно в миле от метро, напротив весьма приличного паба. Когда я только приехал в этот район, он показался мне подающим надежды. Надежды оправдались. Раньше в пятницу вечером рядом с пабом случались регулярные потасовки – всё честь по чести, с заваливанием противника на капот автомобиля, разрыванием рубашек и битьем бутылок. Теперь же, чтобы попасть в выходной день на бранч, нужно бронировать столик заранее, а в меню