даже как-то насмешливо, но вызов был принят моментально. Виталик достал из рюкзака маркер, прижал его к себе и с максимальной серьезностью в голосе сказал:
– Это пусть общажники кладут в штанишки. Потому что, если мы выйдем на охоту, патронов хватит на всех.
Спустя пару секунд тишины прыснул от смеха Саша. Тут же подключились и остальные, а громче всех гоготал Допинг. Контакт был налажен.
Ребята познакомились уже по-нормальному, перешучиваясь, пока Допинг рисовал карту. Он сказал, что пару раз ему удавалось оставить на Общаге свой тэг, но вот засада: доказывающие это фотографии просто-напросто не открывались ни на его «зеркалке», ни на телефоне, ни на компьютере. А стоило прийти к Общаге снова, как стена была девственно-чистой. Граффити словно языком слизнуло.
– Что ж на всю ночь не остался? – удивился Виталик. – Засек бы и поймал того, кто стирает, – делов-то!
– А ночью, – посерьезнел вдруг Допинг, протягивая карту, – там лучше не показываться.
На пустырь, где стояла Общага, они вышли ближе к вечеру. Небо хмурилось, но не проливало ни слезинки. Ледяной ветер залезал под куртки, хватал за носы, холодил ладони и пробирал до костей. Виталик подкашливал, пряча лицо в оранжевом шарфе. Саша чувствовал себя не лучше, в носу уже предательски хлюпало, но упрямства друзьям было не занимать.
Перед уходом Саша расспросил новых знакомых о подражателе, и те с уверенностью сказали, что слышат о подобном человеке впервые. Допинг даже предположил, что Саша сам доделал граффити, обкурившись. «Со мной такое бывало пару раз», – со смехом признался он. Только Сашу это ни капли не утешило, и всю дорогу он молчал, погруженный в невеселые мысли.
Сейчас же Саша во все глаза смотрел перед собой, ощущая, как сердце, замерев на мгновение, начинает биться с удвоенной силой. Перед глазами встала недавняя ночь, побег из дома, силуэты родителей, сливающиеся со звероголовым незнакомцем… И здание, этажи которого тянулись в бесконечность – дальше, дальше, дальше, рассекая надвое небо, землю и время.
Общага и была тем зданием, которое он увидел в слившихся рисунках. В реальности она оказалась довольно невзрачной – семь этажей, серые стены, – но интуиция била в набат, а в теле поселился восторг пополам с тревогой.
Саша огляделся. Других зевак на пустыре не было, а вот у Общаги народ крутился, причем весьма странный.
– Смотри, – сказал Виталик, – это ж тетка-Пеннивайз.
У угла здания стояла женщина со связкой воздушных шариков, которые колыхались на ветру на уровне третьего этажа. Цветастый наряд, яркий макияж, сверкающая бижутерия – Саша сразу узнал безобидную городскую сумасшедшую. Он не раз видел ее в центре, а однажды даже сидел с ней рядышком в метро, наблюдая, как чудаковатую тетеньку втихаря снимает на телефон один из пассажиров.
– Чего им всем дома не сидится, – проворчал Виталик.
Кто-то ковырялся с машиной на стоянке, кто-то прогуливался вокруг здания, а кто-то не сводил глаз с двух друзей, оказавшихся на пустыре. За Общагой