пишущую обезьяну, я не удивлюсь, – произнёс Герман.
– Я не люблю обезьян, – объяснил Александр Сергеевич. – Они глупы и трудно обучаемы. Но я не об этом. Люди не пишут романы вообще. Вы знали об этом? Они приходят в мою библиотеку, и я позволяю им переписать, и кое-что дополнить от себя, хотя порой это бывают безвкусицы. Да вы меня не слушаете вовсе.
Герман оглянулся и удивился, как он снаружи ничего не заметил, такие высокие потолки, уходящие вверх, и каждая полка заполнена книгами. Как такое может быть? Единственное объяснение, что он спит и сейчас проснётся. Но боже мой, какие огромные книги, и запах старины, и всё так загадочно…
– Да, жизнь, загадочная штука, – произнёс председатель, словно прочёл мысли Германа. – Не пугайтесь, мне не всё здесь нравится. Но в силу сложившихся обстоятельств я должен хранить эти книги. Они не все ценные, но многие очень древние в вашем понимании жизни.
– Этих книг на миллионы рублей?! – удивился Герман. – Наверное, вы получили их в наследство?
Небольшое пенсне, закреплённое на носу, придавало председателю ещё больше загадочности и элегантности, словно он перенёсся через несколько эпох, выпрыгнул, как чёрт из табакерки в настоящее время, и это его нисколько не смущало, а наоборот, вызывало у всех интерес к его экстравагантной персоне. На столе в чёрной пепельнице с овалом собаки с горящими глазами, дымила кубинская сигара. Именно из Гаваны, Герман помнил этот запах. Такие же сигары курил Тролль.
– Я был пятым ребёнком в семье, поэтому мне из наследства ничего не досталось. Попробуете? – Председатель протянул Герману сигару. – Миллионы – это всего лишь слово, по сути, ничего не обозначающее, в частности для меня. Вот, например, один человек десять лет копил деньги по крупицам, ежедневно отказывая себе в еде и удовольствиях, и в один момент потерял всё…
Закурив, Герман тут же закашлял.
– Откуда вы знаете?
– О человеке? Ничего не знаю. Это просто пример. Потому что тот, кто владеет миллионами, он не владеет ничем. А вот тот, кто старался и годами оттачивал копейку, владеет миллионами. Это сложно понять. Скажем так, вы хотите до меня донести мысль, в которой сокрыта истина. Но что сильнее ваша мысль, которую вы хотите передать, или то, что услышу я? А есть и третий вариант – мысль, глубоко, сидящая в мысли. Вот эту комнату вы видите одной. Для меня она совсем другая, а войдёт третий человек, он может вообще ничего не увидеть здесь: ни меня, ни вас, ни этих книг. Он увидит обычную прачечную, в которой много стиральных машин, и его старое застиранное нижнее белье. Правда, хороша?! – уточнил Булгакофф, указывая на сигару.
В комнату без стука ворвались двое мужчин, один был маленький, худенький, с большой копной кучерявых волос и похож на Пушкина, чей портрет Герман видел в последнем издании великого классика. Второй напоминал Гоголя. До чего же актёры похожи на них, и Герман уже открыл рот, чтобы об этом сообщить председателю. Тот, что был Пушкиным, доказывал Булгакоффу, что смерть на дуэли мучительна и ужасна, и он хочет,