заставляло Григория с недоверием относиться ко всему, что окружало и занимало ум. И вот он соприкоснулся с совершенно незнакомой областью миропонимания. Той самой областью несказуемого, которую не то, что выразить в словах, за которую зацепиться умом при первом знакомстве, оказалось, практически невозможно.
Но вернёмся к биографии. Учился Гриша в Суриковке, на факультете монументальной живописи. По окончании третьего курса студентам были предложены летние практики. Одна из них – заманчивая крымская одиссея – звучала так: Крым, Коктебель, курс акварели «Тропой Волошина». Ещё набирали группу в Волгоградскую область по теме: «Волга, купеческий Камышин, экстерьер посадского дома XIX в.». Гриша колебался, не зная, какому «южанину» отдать предпочтение. Неожиданно возникло третье направление, северное, получившее в народе кличку «комариный пленер»: Вологодская область, город Кириллов, село Ферапонтово, русская икона, фрески.
К тому времени Гриша уже год с интересом поглядывал на церковное художество. Несложно догадаться, что именно в «комарово» и записался наш герой. Более того, за неделю до отъезда он растворился в Гугле, выискивая всё, что мировая паутина могла сообщить об истории и иконографии этих земель. В разгар поисков ему встретилось выражение «Северная Фиваида». Фиваида? Гришино любопытство поползло вниз по карте, в славные земли египетские, в пустыни Фиванскую и Нитрийскую, места поселения первых христианских подвижников, но…
Как быстро летит время! Едва Григорий сделал шажок вослед первохристианскому восточному монашеству, едва обнаружил, что всюду в местах своего возникновения иноческая жизнь оставляла невероятные по художественному откровению иконографические следы, – наступило время отъезда.
Покидав в рюкзак кисти, краски, томик «Лествицы», бельё на смену, Гриша простился с матерью и, гонимый жаждой увидеть своими глазами знаменитые фрески Дионисия, отправился в путь.
Думаю, читателю небезынтересно было бы узнать в подробностях о встрече живописца Григория с богомазами древней Руси. Стать свидетелем, так сказать, их взаимного творческого акта! Увы, передать словами что-то вразумительное о тайном диалоге профессиональных художников через многовековую пропасть истории – затея в высшей степени самонадеянная и безнадёжная. Скажу одно: в Кирилловском музее-монастыре, на своде одной из надвратных церквей, Григорий увидел фреску 17-го века, изображение Пресвятой Богородицы с Божественным Младенцем на руках. Перстосложение Богоматери, непривычное для глаза, воспитанного на натуралистических постановках, поразило Григория. Когда все потянулись к выходу, он всё стоял и, замерев сердцем, вглядывался в красоту жеста Пресвятой Девы. Такого рисования он не знал. Гриша с замиранием сердца вживался в странную пластику изображения, чувствуя, что только так и можно передать любовь к Божественному Сыну. Когда же он прибыл в село Ферапонтово, вошёл с товарищами в собор Рождества Пресвятой Богородицы и оказался «в гуще» фрескок