труда и выдержки, что самолёт должен непременно полететь.
Лето, которое мы затратили на изготовление модели самолёта, подходило к концу. Скоро в школу. Подарим в Красный Уголок, как экспонат «Сделай сам». А у нас ещё и клей на узлах ни как не хочет сохнуть и папиросной бумаги на оклейку оперения пока нет.
Ну, ничего, это потом!
И вот стоит он, наш красавец, весь опутанный для фиксации соединений нитками на самом солнцепёке. Сушится. Мы счастливы безмерно. Радуемся. Даже плясать начали.
Рядом в пыли и остатках навоза возиться огненно красный петух, перекатывая в горле горошину, скликает к себе за жемчужным зерном безразличную хохлатку.
Вероятно, вскипев гневом, петух, резко хлопнув крыльями, коротко взлетел, и, запутавшись в наших шпангоутах и такелаже, с паническим криком потащил на шпорах почти готовый к пробному полёту самолёт, размочалив его до основания.
Наша крылатая мечта уже почти перед самым взлётом превратилась в щепу, в ничто.
Позже, гораздо позже я убедился; что когда страдаешь невыносимым желанием чего-нибудь получить, это «чего-нибудь» не случается. Закон подлости царит в мире…
Я запустил обломком кирпича в орущую тварь, и точно попал в цель: красавец сразу опрокинулся на спину, заскрёб железом крыльев сухую землю и засучил спутанными паутиной ниток проволочными, в острых шипах, ногами.
На шум выскочила на крыльцо соседка, баба Шура. И, увидев, своего огненного куриного ухажера в печальном положении, начала кричать и материться, что она нам головы оторвёт, если что с петухом случится.
Военные вдовы ругались почти по-мужски, так нас это нисколько не удивляло, а вот за свои головы стоило бояться, и мы убежали под защиту мамок моего товарища.
– Я её подожгу! – сказал я, необдуманно!
– Ты что!? – испугался Юра. – Она же рядом живёт, и мы сгорим.
– Не сгорите, – говорю утвердительно, – у вас дом каменный!
– А крыша из соломы! Сгорим, как миленькие!
– Ну, ладно, поджигать не буду! А кочета точно убью, если он сам не окочурится.
Плакать бы нам и выть щенками от безысходной обиды за сломанную мечту, если бы не этот скандал с бабой Шурой.
У неё был праздничная куриная лапша, а у нас, по крайней мере, у меня дома был допрос с пристрастием: зачем я убил «Шуркиного» кочета? Уши горели…
После этого случая, мы как-то разошлись по интересам.
У меня появились другие друзья и забавы. А «Таня» уединился сам в себе. Хотя мы и встречались на улице и в школе, но разговор о нашем самолёте, так и не увидевшим небо, как-то уже не заходил.
Конец школьных лет, как кризис капитализма, подошёл незаметно и сразу. Вот итог, а вот порог! Порог один, а итоги разные. Иди, гуляй куда хочешь. А куда хочешь – там нас не ждали…
В те годы конкурс в учебные заведения был невероятный – выпускников уйма. Перед войной провидение больше заботилось о сохранении нации, а о не комфорте предстоящей жизни.
Но, «Таня», Юра Карев, свободно