грохот стихает. Огонь пронесся над нами, теперь его перенесли на самые дальние запасные позиции. Мы решаемся поднять голову и осмотреться. В небе трепещут красные ракеты. Наверно, сейчас будет атака.
На нашем участке пока что по-прежнему тихо. Я сажусь и треплю новобранца по плечу:
– Очнись, малыш! На этот раз опять все обошлось.
Он растерянно оглядывается. Я успокаиваю его:
– Ничего, привыкнешь.
Он замечает свою каску и надевает ее. Постепенно он приходит в себя. Вдруг он краснеет, как маков цвет, на лице его написано смущение. Он осторожно дотрагивается рукой до штанов и жалобно смотрит на меня. Я сразу же соображаю, в чем дело: у него пушечная болезнь. Я, правда, вовсе не за этим подставил ему каску как раз туда, куда надо, но теперь я все же стараюсь утешить его:
– Стыдиться тут нечего; еще и не таким, как ты, случалось наложить в штаны, когда они впервые попадали под огонь. Зайди за куст, сними кальсоны, и дело с концом.
…Он семенит за кусты. Вокруг становится тише, однако крики не прекращаются.
– В чем дело, Альберт? – спрашиваю я.
– Несколько прямых попаданий на соседнем участке.
Крики продолжаются. Это не люди, люди не могут так страшно кричать.
Кат говорит:
– Раненые лошади.
Я еще никогда не слыхал, чтобы лошади кричали, и мне что-то не верится. Это стонет сам многострадальный мир, в этих стонах слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль. Мы побледнели. Детеринг встает во весь рост:
– Изверги, живодеры! Да пристрелите же их!
Детеринг – крестьянин и знает толк в лошадях. Он взволнован. А стрельба, как нарочно, почти совсем стихла. От этого их крики слышны еще отчетливее. Мы уже не понимаем, откуда они берутся в этом внезапно притихшем серебристом мире; невидимые, призрачные, они повсюду, где-то между небом и землей, они становятся все пронзительнее, этому, кажется, не будет конца – Детеринг уже вне себя от ярости и громко кричит:
– Застрелите их, застрелите же их наконец, черт вас возьми!
– Им ведь нужно сперва подобрать раненых, – говорит Кат.
Мы встаем и идем искать место, где все это происходит. Если мы увидим лошадей, нам будет не так невыносимо тяжело слышать их крики. У Майера есть с собой бинокль. Мы смутно видим темный клубок – группу санитаров с носилками и еще какие-то черные большие движущиеся комья. Это раненые лошади. Но не все. Некоторые носятся еще дальше впереди, валятся на землю и снова мчатся галопом. У одной разорвано брюхо, из него длинным жгутом свисают кишки. Лошадь запутывается в них и падает, но снова встает на ноги.
Детеринг вскидывает винтовку и целится. Кат ударом кулака направляет ствол вверх:
– Ты с ума сошел?
Детеринг дрожит всем телом и швыряет винтовку оземь.
Мы садимся и зажимаем уши. Но нам не удается укрыться от этого душераздирающего стона, этого вопля отчаяния – от него нигде не укроешься.
Все мы видали виды. Но здесь и нас бросает в холодный пот. Хочется встать