align="center">
Вступление
Остатки второго взвода лежат в расстрелянном окопе за линией огня и не то спят, не то бодрствуют.
– Вот так чудные снаряды! – говорит Юпп.
– А что такое?! – спрашивает Фердинанд Козоле, приподнимаясь.
– Да ты послушай, – откликается Юпп.
Козоле прикладывает ладонь к уху. И все мы вслушиваемся в ночь. Но ничего, кроме глухого гула артиллерийского огня и тонкого посвиста снарядов, не слышно. Только справа доносится стрекотня пулеметов да время от времени – одиночный крик. Но нам все это давным-давно знакомо, и не из-за чего тут рот разевать.
Козоле скептически смотрит на Юппа.
– Сейчас-то вот не слышно, – смущенно оправдывается тот.
Козоле снова критически оглядывает его, но так как на Юппа это не действует, он отворачивается и брюзжит:
– В брюхе у тебя урчит от голода – вот твои снаряды. Всхрапнул бы, больше б толку было.
Он сбивает себе из земли нечто вроде изголовья и осторожно укладывается так, чтобы ноги не соскользнули в воду.
– Эх, черт, а дома-то жена и двуспальная кровать, – бормочет он уже сквозь сон.
– Кто-нибудь, верно, лежит там рядышком, – изрекает Юпп из своего угла.
Козоле открывает один глаз и бросает на Юппа пронзительный взгляд. Похоже, что он собирается встать. Но он только рычит:
– Не посоветовал бы я ей, сыч ты рейнский!
И тотчас же раздается его храп.
Юпп знаком подзывает меня к себе. Я перелезаю через сапог Адольфа Бетке и подсаживаюсь к Юппу.
Опасливо взглянув на храпящего, он говорит с ехидством:
– У таких, как он, ни малейшего представления об образованности, уверяю тебя.
До войны Юпп служил в Кёльне письмоводителем у какого-то адвоката. И хоть он уже три года солдат, но все еще сохраняет тонкость чувств и почему-то стремится прослыть здесь, на фронте, образованным человеком. Что, в сущности, это значит, он, конечно, и сам не знает, но из всего слышанного им раньше у него крепко засело в голове слово «образованность», и он цепляется за него, как утопающий за соломинку. Впрочем, здесь у каждого есть что-нибудь в этом роде: у одного – жена, у другого – торговлишка, у третьего – сапоги, у Валентина Лагера – водка, а у Тьядена – желание еще хоть раз в жизни наесться бобов с салом.
Козоле же при слове «образованность» сразу выходит из себя. Оно каким-то образом ассоциируется у него с крахмальным воротничком, а этого уже достаточно. Даже теперь оно оказывает свое действие. Не прерывая храпа, он немногословно высказывается:
– Козел вонючий, чернильная душа!
Юпп философски, с сознанием собственного достоинства, покачивает головой. Некоторое время мы сидим молча, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Ночь сырая и холодная, несутся тучи, и порой накрапывает дождь. Тогда мы вытаскиваем из-под себя плащ-палатки, которые служат нам обычно подстилкой, и укрываемся ими с головой.
Горизонт