Ведь штамповать по образцу, отписываться и тупо выполнять приказы – это разве самостоятельность? Независимость? Вот уж нет!
Сташис устроил его в своем кабинете за свободным столом, поставил рядом с компьютером ноутбук и протянул флешку.
– Твоя добыча, – улыбнулся он. – Отрабатывай. Кстати, ты заметил, что про Хомича он не спросил?
– Кто? – рассеянно отозвался Виктор.
Он уже вставлял флешку и загружал на ноутбуке файл с видео перед домом Чекчурина, а на компьютере выводил записи с камер, на которых были запечатлены последние часы жизни Леонида Чекчурина и Татьяны Майстренко.
– Твой дружок Есаков. Его интересовало, чем будешь заниматься ты. Именно ты. Не задумался, отчего так?
– Да нет… Какая мне разница? Слушай, Антон, а если эта Инга до завтрашнего утра еще кого-нибудь приголубит? Мы тут будем высиживать, данные о ней собирать, а она, может, уже следующего выпасает. Номер ее есть, надо попросить техников установить, где сейчас ее телефон, и ехать. Она ведь на всю голову больная, от нее чего хочешь можно ожидать.
Вот же она, реальная возможность сделать добро: предотвратить новое убийство, защитить человека от насильственной смерти. Тогда тупая бессмысленная возня вокруг отчетов, справок и показателей обретет пусть небольшой, но смысл.
– Вряд ли так скоро она соберется, – ответил Сташис.
– Почему?
– Именно потому, что больная. Если больная, конечно. Про это специалисты кучу книг написали. У больных интервалы между эпизодами сокращаются постепенно, а не вот так сразу: было четыре недели – стало три дня.
– Откуда ты знаешь, что убийство Чекчурина – первое в серии? – упрямо допытывался лейтенант. – Может, массажистка уже давно начала, сперва был год, потом полгода, потом три месяца, потом четыре недели, почти месяц. А теперь будет три дня.
– Ты прав, – согласился Антон, и Виктор снова, уже в который раз за сегодняшний день, удивился: опять кто-то признал его правоту. В сказку он попал, что ли? Но легендарная Петровка как-то мало походила на сказочную страну, где происходит волшебство и исполняются самые заветные желания. Здесь царили суета, нервозность и почему-то ненависть. Ненависть друг к другу, к преступникам, из-за которых нужно напрягаться, и к потерпевшим, которые портят отчетность своими жалобами и заявлениями, к начальникам, которые постоянно чего-то требуют и унижают нижестоящих яростной бранью, и к подчиненным, которые не выполняют порученное дело так, как хотел бы их начальник. Никто никого не любит, никто ни с кем не дружит, никто никого не защищает. Ну, во всяком случае, именно это чувствовал Витя Вишняков.
– Если наши трупы не два первых, а именно два последних, то мы должны поднять все материалы по похожим убийствам, даже и по раскрытым, и проанализировать их. Хотя бы года за два, – продолжил Сташис.
– За два? Почему не больше?
– Выходцев умер в восемнадцатом году. Посвящать ему убийства имеет смысл только после его смерти.
– А, ну да, – пробормотал Виктор. – Так в чем проблема?