тётка Стася, скорее всего, повредилась от горя в уме: ковыряется-ковыряется в поле или возле хатки, потом выпрямится, смотрит куда-то вдаль и улыбается сама себе, а потом ещё и скажет что-то тихонько… Позовёшь её – как будто вздрогнет и – опять вроде бы нормальная.
Другие тётки из бригады начали подтрунивать над Стасей:
– Послушай-ка, говорят, что к тебе мужик какой-то сватался, ай нет?
– Да ну вас, пустозвонки, какой мужик мне! Мне уже и помирать скоро. Да и не нужен мне никто. Игнатушку вот война забрала…
Губы тётки Стаси дрожали, лицо кривилось, и она долгодолго не поднимала голову, стараясь налегать на лопату или мотыгу ещё сильнее. Сама себе тётка Стася думала, что если Алёшенька вернётся, то обязательно на большой праздник. Иначе и быть не может. Поэтому и к Пасхе готовилась особенно тщательно: побелила глиняную печурку и потолок, натаскала глины из овражка и вымостила земляной пол. Но проходил праздник за праздником, а сына всё не было. В душе она уже нередко начинала клясть Матрусю, обнадёжившую её. Но как только сталкивались с ней возле родничка или у «магазинщика», Матруся многозначительно кивала ей головой, и Стася снова на некоторое время притихала и улыбалась сама себе.
В самый сенокос ей вдруг стало плохо. Может, от жары, а может, силы покинули напереживавшуюся на две жизни вперёд женщину. Тётка Стася отползла под куст, прилегла на мягкую шёлковую траву и закрыла лицо руками. Вроде бы стало немного легче.
– Баб Настя, а баб Настя! – звал её пацанёнок Верки Се-мёнихи. – Ба-а-ба На-а-стя!
– Чего тебе? Чего-то орёшь, как поджаренный! – подхватилась тётка Стася.
– Там тебя какой-то мужик ищет! Страшенный – жуть! С обпаленной мордой, такой. И руки одной нет. Мычит чегой-то, только глазищи зыркают.
– Шла б ты домой, тёть Стася, – посоветовал бригадир. – Мало ли что, время тяжкое, ходят всякие – недобитки немчурские. – Он недобрым взглядом окинул Матрусю, махавшую косой неподалёку: – Ещё оберёт хату, последнее унесёт.
Тётка Стася медленно побрела домой. Как назло, разболелась голова, бухало в глаза красными молниями. Подходя к своей избёнке, она дёрнулась и замерла на месте. На косеньком невысоком крылечке топтался незнакомый седой мужик и, воровато оглядываясь, пытался одной рукой открыть фанерную дверь. Дверь не поддалась, и он соступил с крыльца и, сильно прихрамывая, пошёл под окно, заботливо остеклённое тёткой Стасей. Тётки Стасины ноги ослабли, и она едва не рухнула ничком в дорожную пыль. Пересилив себя и облизнув враз пересохшие губы, тётка Стася двинулась к хате. Незнакомец скрылся за хаткой, и тётка Стася, подняв щербатый серп и занеся его над головой, начала заходить с другой стороны. Она успела услышать, как завывала в хате Васеня и, видимо, чувствуя опасность, билась изнутри в запертую дверь.
Сделав шаг за угол, она столкнулась с мужиком и остолбенела от испуга. Лицо его было обожжено до костей и зажило уродливыми рубцами. Волосы на голове росли пучками и были абсолютно