от дешёвого алжирского вина. В результате этой травли из тюрьмы вышел на волю абсолютно безвольный человек. При слове "пробка" у него начинались конвульсии. Он поменял внешность, отрастил вислые усы, покрасил свои жидкие волосы в пивной цвет, сделал пластическую операцию по искривлению носа и стал неузнаваем.
После долгих мытарств он, наконец, был взят на испытательный срок почтальоном. Его внешний вид мог отпугнуть кого угодно, но он сумел прилежностью и покорностью завоевать доверие начальства. Неудивительно, что он держится за свою работу, как изголодавшийся пёс за обглоданный мосол, небрежно брошенный ему пресыщенным обжорой хозяином. За кроткий нрав его любят все – даже те четвероногие, у которых идиосинкразия к человеку с почтовой сумкой просто бурлит в крови. Но количество кровяной колбасы, которую он им скормил…
Впрочем, я разболтался. Надо спешить… О, время… уж слова на ум нейдут… дыхание становится прерывистым. Скорей, скорей… Рукопись, если уцелеет… За почтальона я спокоен…. Издатель Колбасьев… хитрый бес… бестиарий… бессилие… бес… бес… попутал… попу…
P.S.
Разумеется, я написал своё послание до того, как принял смертельную дозу. Я сразу скопировал письмо и вложил в отдельный конверт с маркой Собора Парижской Богоматери, который, как мне приснилось накануне ночью, сгорел дотла. После того, как вся сцена была продумана до мельчайших деталей, расставлены последние многоточия и недоговорены слова, только после этого я уронил две кляксы с пера на бумагу для придания посланию трагизма, и лишь затем принял таблетку, после которой скончался мгновенно. Vale."
– Я вижу изумление на вашем лице, Марк. Я и сам был изумлён и ошарашен не меньше вашего. Но многие детали этого письма показались мне несколько утрированными и даже карикатурными. Да, Германский лепил карикатуру на самого себя, хотя бы потому, что ему исполнилось накануне 75 лет, челюсть у него была своя, никакой яд каракурта ему не мог повредить, потому что он с детских лет закалял себя, принимая малыми дозами самые сильнодействующие яды, включая цианистый калий и змеиный яд африканской мамбы. Как я позднее выяснил, в этот момент, когда он писал свое последнее письмо, он сидел в парижском кафе с очень длинным названием – мне его не произнести – где готовят знаменитые французские блины, и среди них его любимый СrРpes Suzette. Этот блин назван по имени женщины, которую звали Сюзеттой. Только французы, Марк, умудряются давать женские имена деликатесам, потому что только французы облизывают пальчики, когда едят блины и когда смотрят на красивую женщину.
На самом деле смерть настигла Германского шесть лет спустя в памятном 1964 году 22 апреля. Даже после его смерти мистификации продолжались. Доказательством этого я считаю день нашего с вами знакомства, оно, напомню вам, произошло 22 апреля в десятую годовщину смерти Германского. Некоторые из его трюков являлись блестящими образцами эпистолярного жанра. Из его последнего письма видно, как ловкость фокусника сочеталась