стоял непроходящий гул. Таблетки от головной боли не помогали.
Да и смысл… Вера не спала уже несколько суток. Ложилась на кровать, закрывала глаза и… ничего. Периодически проваливалась в какую-то вязкую бездну, но не проходило и часа, как она выныривала оттуда, вскакивала с кровати, покрытая холодной испариной.
Вере постоянно казалось: если она уснет – случится непоправимое.
Мозг отказывался принимать, что непоправимое уже случилось.
И это только начало.
Дальше – ещё хуже.
Вера пыталась найти выход, и никак не получалось.
Что она могла? Ей всего двадцать четыре.
Пигалица… Так её окрестил тот бугай в черном, со шрамом на лице.
– Уйди с дороги, пигалица. Зашибем.
Тогда он ещё не знал, что она хозяйка дома.
В который они вломились, как к себе.
Вера до самых жутких подробностей помнила ту ночь.
Она задремала вместе с Катей. Прижалась к маленькому телу под легкое сопение ребенка. Книгу, которую читала на ночь дочери, так и продолжала зажимать в руке.
Проснулась Вера от странного ощущения, точно её кто-то толкнул в бок. Немного дезориентированная после сна, огляделась. Даже слегка испугалась. Как потом поняла: не зря. Интуиция её не подвела.
Катя сладко спала, подложив под щеку ладошку. Главное с дочкой всё в порядке.
Вера успела опустить ноги с кровати, как десятки огней ударили по окнам, и началось светопреставление. Девушка инстинктивно накрыла своим телом просыпающуюся дочь. Катя сразу же испугалась и расплакалась.
Вера пыталась понять, что происходит. Откуда идет свет, что за звуки.
И никак не получалось…
Те, кто пришли к ним в дом, точно знали, когда и как действовать. Ночью человек более восприимчив к страху.
Особенно когда он один и полностью без защиты.
Вера схватила Катю и попыталась огородить её от происходящего ужаса. Сердце с такой силой билось в груди, что готово было в любую секунду вырваться и покатиться по полу.
А нельзя…
Кое-как собравшись, Вера, держа за руку хнычущего и ничего не понимающего ребенка, вышла из детской.
Лучше бы не выходила.
Внизу находились посторонние люди.
В черных камуфляжных костюмах и масках на лицах.
Тетя Рая также выбежала на шум. В отличие от Веры ей хватило одного взгляда, чтобы понять, что к чему. Женщина сразу же устремилась по лестнице к племяннице.
– Давай сюда ребенка.
– Что это? – в те минуты Вера сама себе напоминала ребенка. Глупого и нерадивого.
– Это рейдерский захват, девочка.
Хотелось поспорить с тетей, отрицая очевидное.
Да, очевидное…
Потому что её предупреждали.
Были звонки.
И вроде бы без угроз.
С предложением встретиться.
Обсудить.
Но что можно обсуждать с той, которая в бизнесе ничего не понимает?
И от кого они шли.
От человека, которому она безоговорочно доверяла.
Который вот уже полгода заменял ей отца. Наставлял. Говорил, как делать. Где ставить подписи. Правда, с последним Вера не спешила. Пусть она в бизнесе мало что понимала, но некоторые документы предпочла всё же не подписывать.
Как не подписала ни одной доверенности.
На что юрист – Вениамин Альбертович Юрс – лишь одобрительно кивал. Ему было почти девяносто лет, и он давно отошел от дел. Но когда-то давно был наставником её отца.
– Суетливые времена нас ждут, – сказал он после объявления завещания, когда они остались в кабинете одни. – Ты же понимаешь, Верочка?
Она покачала головой.
– Нет, Вениамин Альбертович.
– Твой старик был, конечно, тем ещё муд… той ещё мудрой сволочью. Но чтобы такое отчудить. Даже я от него не ожидал.
Вера вдохнула и выдохнула.
– Что мне делать, Вениамин Альбертович?
Старик с помутневшими и почти выцветшими голубыми глазами некоторое время молча смотрел на сидящую напротив него молодую девушку. Сколько ей минуло в этом году? Дитя неразумное. Ей по ресторан с ухажерами похаживать да подарки дорогие принимать.
А не вот это всё…
Вера долго беседовала с Юрсом и почти не удивилась, когда под конец встречи он ей сказал:
– Будь осторожна, Верочка, и очень внимательна.
Сухость в горле не давала сглотнуть подступивший ком.
– Я примерно представляю, о чем вы говорите. Но ведь сейчас спокойное время. Не лихие девяностые двадцатого века, про которые вы с отцом любили вспоминать.
Юрист хмыкнул и скрестил руки на груди.
– Деточка,