разглядывать меня, как будто я только что появилась на свет из ребра Адама.
– Боже мой, какие нежные ручки, а пальчики, пальчики – это же чудо! А личико свежее-свежее!
Кто-то из них чмокнул меня в щёку.
– Она ещё и краснеет. С ума сойти!
Молодые журналисты окружили меня и вертели во все стороны, правда, довольно вежливо. Кто-то взял меня за талию и посадил на стол. Это не было хамством, они всё делали очень бережно и нежно, а главное – искренне, правда, не давая сказать мне ни слова.
– А ножки, ножки, посмотрите, какие стройные. Ну, прелесть, просто прелесть!
Я была в шоке от происходящего, а молодые люди – в восторге от меня, вернее, от той чистоты и свежести, которые присущи девятнадцатилетней юности и провинциальному строгому воспитанию. Я попыталась сделать неопределённый жест, чтобы как-то расширить пространство вокруг себя, но тотчас мои руки были пойманы, и искусители стали благоговейно целовать по очереди каждый пальчик. Я буквально задохнулась от такой нежности и внимания. Внутри у меня всё упало и покатилось куда-то вниз. Я смогла только выдавить из себя дрожащий писк о помощи:
– Жаннааааа…
Мой спасательный круг стояла у окна и нервно курила, придав лицу выражение деланого безразличия и презрения. Но её взгляд готов был убить меня на месте. Увидев её глаза, я всё поняла. Никогда ничего подобного по отношению к себе она не испытывала. Для коллег она всегда была лишь своим парнем, которого запросто в разговоре можно похлопать по плечу, обсудить статью или главного редактора за парой выкуренных сигарет. Но никто и никогда не восхищался ею как женщиной, как существом другого, более нежного порядка. Мне искренне стало жаль её, такую независимую в своём одиночестве, подавившую в себе прекрасное женское начало. По виду Жанны было совершенно ясно, что если я сейчас каким-то образом не исправлю ситуацию, то она сорвётся, и вход в её сердце (а также в её квартиру, что было немаловажным) будет закрыт для меня навсегда. У меня по спине пробежал холодок. Перспектива остаться ночью одной в незнакомой Москве без крыши над головой становилась суровой реальностью. К тому же я не могла обидеть Жанну. Она относилась ко мне как заботливая старшая сестра. Женская солидарность напомнила о себе небольшим уколом совести, и я, решительно отодвинув двух красавцев, стоявших ко мне ближе всех, спрыгнула со стола. Повернувшись лицом к мужской половине экономической редакции, я довольно противным, с предательской дрожью, голосом возмущённо заговорила:
– Да как же вы мне все надоели!!! Платье помяли, пальцы обслюнявили!
И я начала демонстративно отряхивать платье, на котором не было ни одной мятой складочки. Мне стыдно было поднять глаза на молодых людей. Они молчали, и эта зловещая тишина постепенно заполняла всю комнату. Взглянув мельком, я заметила на их лицах глубокое разочарование. Ещё бы! Их так жестоко обманули: вместо бриллианта чистой воды подсунули дешёвую подделку. Наконец мои бывшие воздыхатели очнулись от оцепенения.