просвет загораживает какая-то тень, и сознание мальчика снова проваливается куда-то в неведомую бездну, полную все той же мглы.
Временами Глебу начинает казаться, что мгла безгранична, что из нее состоит весь мир и не существует ничего, кроме этого желтого ядовитого тумана. А если так, какой смысл пробираться к просветам, пытаться выбраться… Куда? Зачем? Здесь хотя бы спокойно, нет сводящего с ума зова, нет жутких картин перед глазами, нет страха… Но вместе с этим нет и радости, папы, мамы, их дома, тети Светы, лужайки, озера, соседских мальчишек…
Глеб пытается зацепиться сознанием за эти воспоминания, удержать их, но они выскальзывают, словно намыленные, и тут же тонут в непроглядной мгле, которая растворяет их в себе так, словно их и не было никогда. Порой мальчику кажется, что вот точно так же она рано или поздно поглотит и его, и от него тоже ничего не останется. Ненадолго от этой мысли Глебу становится страшно, но потом и эта мысль исчезает, а с нею и страх. Глебу делается все равно. Совсем. Он устал. Устал бояться, сопротивляться.
Извините, папа и мама, он так больше не может. Папа и мама… Они беспокоятся, наверное. На мгновение эта мысль заставляет мальчика встрепенуться, но тут же гаснет, придавленная тяжелым удушающим одеялом желтой мглы. Даже образы родителей постепенно тускнеют, уходят в туманные глубины, чтобы раствориться в них. Но ведь это неправильно… вроде? Папа и мама… как они могут уйти? А как он, Глеб, мог уйти от них? Смог. Потому что считал это правильным, потому что думал, он справится. Потому что папа говорил: «Настоящий мужчина должен сам решать свои проблемы, не сваливая их ни на кого!» И Глеб пытался… Не получилось… Почему? Он не может сказать – воспоминание ускользает. Наверное, потому, что это не важно. Все уже не важно. И то, ради чего он пустился в путь…
Проблема? Какая проблема? Зов? Какой зов? Глеб устал. С него хватит. Он сдается… И тут же приходит мысль, что папе бы это не понравилось. «Никогда не сдавайся, сынок! – говорил он. – Как бы плохо все ни выглядело. Потому что никто тебя не победит, пока ты сам не признаешь себя побежденным!» А сейчас Глеб признает себя побежденным? Кто его победил? Как? Воспоминание вновь ускользает, зато вдруг всплывает другое. «Страх – это трусливый монстр. Он нападает только на тех, кто один. А если ты поделишься со мной, нас будет уже двое». Кто это? Тетя Света? Она помогала ему, да… Но не смогла помочь. Почему? Да потому что…
Воспоминание всплывает резко и внезапно. Пылающий огонь и корчащееся от дикой боли тело сгорающей заживо тети Светы. Их было двое, а теперь… «Страх – трусливый монстр». Может быть. Но есть другие, менее трусливые. Женщина, которая сожгла тетю Свету. И еще мужчина, лица которого Глеб не видел… «Не так быстро, щенок сувайворский!» Глеб не понял, о чем это он, но злобу в голосе ощутил. А потом дурманящая мгла…
И сейчас она снова наваливается на мальчика, пытаясь заполнить собой его мысли, память, стереть, растворить все то, что ему вспомнилось. Но Глеб не даст. Теперь не даст. Ради папы и мамы. Ради тети Светы, которой монстры сделали