слуга Казик, дометая двор у конюшни, аккуратно подровнял кучу мусора, оставшегося после разграбления панского имения, и тяжко вздохнул, окидывая взглядом знакомое ему с самых пеленок место. Сколь не мети, не греби по двору, а все черепки да осколки не выберешь. Странно все в Божьем мире обустроено: что-то строится, ладится людьми годами, веками, а налетят ироды – и все испортят в один час. Что, к примеру, им, татям тем, с панской посуды? На кой было ее бить? Не могли унести, так оставили бы. Нет же – ни себе, ни людям «Знатна, – рассуждал молодой Шыски, – вельмі знатна парубіў іх пан Свод. Так ім і трэба, злачынцам тым! Ух, і колькі ж крыві сцадзіў на панскі двор гэты глічанін!»3
Хоть и тяжко было Казику сначала мертвяков, а после песок мешками от канавы таскать, чтобы кровавые лужи засыпать, однако то, что пан Свод сполна отомстил за все их несчастья, не могло не скрасить все эти тяготы. Жаль только, что так и не вышло пану Рычы обучить его, сына панского истопника, рыцарскому делу. Не успел…
Шыски тихо заплакал, вспомнив, что даже толком не знает, где похоронен тот, с кем ему было так интересно и так весело. Когда судья Кернажицкий и приехавший с ним дьякон, пораженные количеством трупов во дворе панского имения, начали дознание, то, помимо рассказа о подлом нападении русских воев, они услышали и о том, что обвиняемый в смерти Анжея Патковского пан Свод погиб и лежит у панских ворот, оплакиваемый каханкай4 Михалиной.
Судья лично сходил к въезду, и, нисколько не интересуясь безутешной крестьянкой, некоторое время разглядывал мертвого иноземца, который к загубленной душе молодого Патковского добавил еще несколько десятков душ.
В суете судебных разбирательств с замковым судьей и дьяконом Свято-Николаевской дрогичинской церкви, после всего пережитого никто и не заметил, как к вечеру пропали от ворот и скорбящая Михалина, и окровавленное тело англичанина.
Казик снова тяжко вздохнул, вспоминая и о собственных страхах. Понимая, что на молодого Войну и так уж слишком много свалилось в эти дни, пан Викентий и дьякон быстро оставили его разграбленный замок, но перед тем уведомили пана Якуба, что приедут снова, чтобы разобраться с его слугой Казиком Шыским, поскольку тот многое видел и знал о Своде, а никому ничего не рассказывал.
Пан Война как раз в это время собирал людей, чтобы отправить их в Патковицы. Там нужно было похоронить пани Ядвигу – мать его возлюбленной Сусанны, и обгоревший труп Анжея, ее брата, который с трудом отыскали среди пожарища. Казалось, до Казика ли было Войне!
Однако едва уехал судья, Якуб тихо подозвал старшего Шыского и сказал: «Добра б было, Антосе, адаслаць твайго Казіка кудысьці так далека, што б пра яго тут і забыліся. Не салодка будзе і яму, і нам усім, калі суддзя з Ніканам возьме яго за глотку ды дазнаецца ўсе пра Юрасіка»5.
Казик вспомнил растерянный взгляд отца. Куда старый Шыски мог отослать своего сына, когда во всем белом свете у них никого из родни уже не осталось? «Нешта будзе, – подумал слуга, – так, як было, ужо не застанецца»