документов, проносимых на животе сотрудниками «Гранита». Он еще раз взглянул на красивое грустное лицо девушки, и ему стало жаль ее. Наверняка и ей нравился Семен, а тот, возможно, ничего об этом не знал. Вполне вероятно, занятый наукой Весник даже не догадывался о том, что является предметом чьих-то невысказанных грез и ожиданий, и теперь уже никогда об этом и не узнает…
Стараясь не привлечь внимание охранника, пристально рассматривающего людей, выходящих из «Гранита», Нахимов быстро сдал временный пропуск и выскользнул на улицу.
Затем он двинулся обратным путем к метро «Сокол», но заходить внутрь не стал, а подошел к будке телефона-автомата, достал из кармана пиджака маленькую записную книжку и отыскал номер соседа по комнате Егора Рыбина.
– Здорово, Егор! Узнал?
– Привет, Саша, как дела, куда пропал?
– Пока не пропал, вопрос на сто рублей, где сейчас можно найти Женю Бирюкова?
В трубке Нахимов услышал сопение. Егор вообще не слыл коммуникабельным парнем, но был типичным физтехом-москвичом. За его плечами кружки шахмат, секция плавания и немного фехтования, физматшкола, да еще занятия с репетиторами, на которых родители, сами кандидаты наук, не скупились, понимая, что рано или поздно все денежные вложения себя окупят. Рыбин поступил на физтех во всеоружии, если что недопонимал, ему тут же объясняли родители. Нахимов помнил, как на первом задании по матану доцент Ветров вызвал его к доске. В задаче нужно было разделить многочлен на одночлен.
– Вы раньше это проделывали? – деликатно поинтересовался чрезвычайно тактичный преподаватель, не желая на самом старте травмировать душу юного первокурсника.
– Нет, – флегматично ответил Рыбин, и ни один мускул не дрогнул на его скуластом, словно выточенном лице спортсмена. Затем взял в руку кусочек мела и лизнул, вызвав смех в аудитории.
Доцент опешил, с таким редким человеческим экземпляром встретился в первый раз. Вместо уверенного шорканья мелом по доске или робкой заминки провинциала – невозмутимость спартанского воина.
При всем этом Рыбин проводил упомянутую алгебраическую операцию сотни раз, но вот такой уж человек. Выслушивал совет доцента и как бы бездумно воплощал его на доске.
Если ко всему прочему добавить квадратный, вздернутый высоко подбородок, маленькие, глубоко посаженные глаза бандитского авторитета, то можно представить, с каким чувством отпустил на место Егора ошеломленный доцент. Экзамены Рыбин сдавал на «отлично». На зимней сессии первого семестра профессор Уткин поставил пятерку Егору по аналитической геометрии, но тот настолько взбесил непредсказуемостью и независимостью поведения, что, глядя в спину отличника, завернувшего шею длинным шарфом, воскликнул: «Ну и фрукт!»
С шарфом вышла такая история. В ту зиму Рыбин решил закаляться и ездил на физтех даже в самые морозные дни, завернувшись тем самым шарфом, но без шапки. Кончилась бравада банальной простудой. Родители заставили Егора облачиться в теплую одежду, и тот вынужденно приезжал уже в светло-желтой дубленке. Между тем Рыбин несмотря на всю экстравагантность,