ещё решил, что и пианист он средненький, по сравнению с великой Катериной, светочем сочинской музыкалки.
Через некоторое время мне так надоели его рассказы, что я решил взглянуть на предмет воздыханий Лёни своими глазами. Пришёл во двор музыкальной школы к часу окончания занятий, сел на лавочку, достал перочинный ножик, стругаю палочку, вроде как делом человек занят, а сам жду. От Лёни я уже знал, что он регулярно провожает Катю до дома, таская за неё футляр со скрипкой. И вот они появились, и я чуть ножик не выронил. Светоч, блин! Прекрасная муза моего вдохновлённого пианиста! Она была раза в три шире Лёньки и выше на полголовы. Косая сажень в плечах, из тех самых, которые в горящую избу войдут. Это не Лёнька её скрипку должен был носить, это она могла с лёгкостью допинать Лёнькино пианино до школы и обратно. Но хуже всего было другое: она ни малейшего внимания не обращала на тщедушного кавалера, семенившего за ней по пятам со скрипкой. Не стесняясь его присутствия, она оживлённо болтала с Арменом, парнем из шестнадцатого дома, я его знал, пересекались иногда. И если я хоть что-нибудь понимал в девчонках, интерес к Армену у неё был вполне определённый.
С лавочки я тогда быстренько снялся, пока меня не заметили, и Лёньке ничего говорить не стал. Он снова и снова рассказывал, как Катя гениально сыграла очередной этюд, а я каждый раз мрачнел и старался перевести разговор на другую тему. Например, пытался объяснить, что вокруг полно симпатичных девчонок, вот Маринка недавно на нашу улицу переехала, рыжеволосая красавица. Или Дашка из пятого дома. Да полно же вариантов! А отдыхающих каждое лето сколько приезжает! И к местным парням они более чем лояльны. Но Лёньку не интересовали девчонки «вообще», он их сторонился, как сторонился посторонних людей, не осведомлённых об особенностях его речи. Ему почему-то нужна была эта толстозадая дура.
И когда всё наконец разрешилось, Лёнька пришёл ко мне совершенно убитый – морально, хотя из разбитого носа у него капала кровь, а на руках были сбиты костяшки. Первым делом я поинтересовался, кому идти чистить морду. Драться мой друг умел, а руки пианиста – оружие страшное, скажу я вам. Но его нужно было довести до кондиции, чтобы он начал их распускать, чаще всего Лёня избегал конфликта. Судя же по разбитому носу, в этот раз столкновения избежать не удалось и явно требовался реванш. Но Лёня покачал головой и, гундося, заикаясь на каждом слове, сообщил:
– Она не хо-хохо-очет со мно-ой встре-ечаться.
Я не знал, смеяться мне или плакать. У меня к тому времени уже была девушка, даже не одна, я активно набирался мужского опыта, особенно летом за счёт отдыхающих. Причём, как правило, девушки оказывались старше меня, но никому сей факт не мешал. А Лёнька, стало быть, наконец-то решил перейти от созерцания прекрасной Кэт к конфетно-букетному периоду. И получил от ворот поворот.
Но смеяться мне быстро перехотелось, слишком уж несчастный был вид у моего друга. К тому же он заявил, что бросит музыкалку.
– А смы-ысл, Бо-орь?
Да,