А как чисто поёт-то! И с каким чувством! Парень, да у тебя настоящий талант.
– И ты не заикаешься, когда поёшь, ты это понял? Держи, вот твой пряник!
Честно заработанный пряник перекочевал к Лёне, а со всех сторон ему уже тянули кусочки сахара.
– Чтобы не заикаться, тебе нужно петь, понимаешь? – убеждал его раненый с перевязанной рукой. – Говорить нараспев, растягивая слова.
– А ведь верно говорит Серго! – крикнул кто-то с дальней койки. – Как ты догадался-то?
– Так я знал, – улыбался Серго. – У меня вот в роте старшина тоже заикался, контузия. Так он пропевал то, что хотел сказать, и нормально было. Мы его так и звали – певун!
До самого вечера Лёня «репетировал», пытался петь то, что хочет сказать, мечтал о том, как удивит бабушку. Иногда получалось, иногда не очень. Но когда Серафима Ивановна, еле живая после четырёх проведённых подряд операций, ввалилась в сестринскую забирать внука, он встретил её заготовленной фразой:
– Ба-а-бушка, а-а та-ак я не за-а-икаюсь!
В сестринской шумели медсёстры, которые как раз передавали смену, и бабушка мало что поняла из этой полупропетой-полусказанной фразы, но кивнула:
– Молодец. Собирайся, пойдём домой.
С тех пор Лёня стал постоянным участником госпитальных концертов. Бойцы его знали, выздоравливающие рассказывали о маленьком певце вновь прибывшим, и Лёню были рады видеть в каждой палате. К гимну скоро добавились новые песни – кто-то из солдат напел ему «Синий платочек» и «Идёт война народная», не поленился разучить с мальчиком слова. Слова для Лёни были самым сложным, а вот мелодию достаточно было услышать один раз, потом он мог безошибочно её повторить. Каждое выступление заканчивалось аплодисментами и сладостями. Бойцы специально откладывали сахар «для Лёнчика», как они его называли. Случалось, что он и обедал из одной миски с каким-нибудь сердобольным солдатом. Но выступал Лёня не из-за этих гонораров. Главным было то тёплое чувство, которое неизменно рождалось в груди, когда он становился на табуреточку и десятки взрослых смотрели на него, внимательно его слушали.
Из дневника Бориса Карлинского:
Сначала я его, конечно, побил. Ну а как его было не побить, хлюпика? Так получилось, что мы все оказались в одном классе – ребята с Курортного переулка. А он с Ворошиловской. У нас своя устоявшаяся компания, свои союзы и конфликты. Я во главе одного лагеря, Васька Рябой во главе другого. И тут он, ни к селу ни к городу. С парусиновым портфельчиком и в штанах на одной пуговице. С этой пуговицы всё и началось.
– Эй ты, мелкий, карман застегни! – посоветовал я ему, проходя мимо. – А то вывалится!
Он смешно захлопал руками по карманам штанов, так и не поняв, что я говорю про ширинку.
– К-к-кто вы-вы-вывалится? – пробормотал он.
Ну и тут началось. Эту фразу услышали остальные ребята, тут же столпились вокруг него.
– Смотрите, так он ещё и заика!
– Голодранец и заика!
– Заика, заика!
Откровенно говоря, все мы были тогда голодранцами. А кем ещё мы могли быть?