эти земли.
– Сасквеханноки, вы хотите сказать, – усмехнулся я. – И у них есть огнестрельное оружие, хоть и устаревшее, но зато его много. Да и физически эти парни чертовски сильны. И они вам очень мешают, я правильно вас понял?
– Именно так, герр Скрантон. Нам рассказывали, что у вас есть… скажем так, определенные методы работы с ними. Мы понимаем, что вы не сможете уничтожить их всех, но если вы их сильно проредите, то мы готовы вам заплатить…
Сумма, предложенная им, была не очень большой, но я сумел увеличить ее примерно втрое, после чего потребовал задаток у Меркеля в размере половины оговоренной цифры и пообещал, что результаты будут видны не позднее следующего лета. Выдвигаться я собирался следующей весной, как только сойдет снег.
Но тут ко мне пришел посыльный от мистера Вашингтона с предложением для моей группы поработать у него скаутами, причем немедленно.
Мы довели его до слияния рек, после чего он сообщил нам, что пока остается здесь и более в наших услугах не нуждается. Оговоренную сумму он заплатил нам в полной мере, и даже добавил процентов двадцать. Да, этим южане выгодно отличаются от северян – особенно янки из Новой Англии – те за лишний пенни удавились бы.
Мы же решили, что пока в горах еще не выпал снег, следует заняться нашим вторым контрактом. В пирогах, купленных у местных индейцев, мы поднялись вверх по Аллегени, Конемаух и далее по ее притокам, перетащили пироги волоком через Голубой Хребет и спустились по ручьям и речкам до Сасквеханны и далее в те места, на которые нацелились мои заказчики.
С местными индейцами я был достаточно хорошо знаком; ранее у них всегда можно было выменять бобровые шкурки. Только вот в последнее время некто Джон Харрис, поселившийся недалеко отсюда, перебил мне всю торговлю. Да и бобров в последнее время становится все меньше. Уже лет пять они торгуют в основном белками и куницами… Так что мне их совсем не было жалко. Я бы не сказал, что хороший индеец – это мертвый индеец[26], иногда они тоже бывают полезными, но эти уже стали абсолютно лишними.
Язык сасквеханноков я более или менее понимал – он был похож на языки ирокезских племен. А язык мохоков, одного из них, я неплохо знал с тех пор, как вместе с дядей промышлял торговлей шкурками, закупаемыми у индейцев в верховьях Гудзона. Мама у меня голландка, из респектабельного рода, а дядя был своего рода черной овцой семьи. Именно он научил меня, как нужно заражать одеяла и платки оспой. Когда же шкурки в тех краях стали редкостью, мы подрядились «очистить» один район от индейцев.
Дядя выменял у них несколько оставшихся шкурок на дюжину одеял, красивых цветных платков, и через пару месяцев нам оставалось только перебить немногих выживших после болезни. Мы с дядей несколько лет до того переболели оспой, после которой у нас осталось лишь по нескольку рябинок на лице, так что эта страшная болезнь для нас уже была не опасна. Потом, конечно, у тех, кто там поселился, тоже началась оспа – но ведь дядя