смотрели на окно второго этажа, где находился тронный зал.
– Что произошло? – поинтересовался я у Филимона. Но тот только кинул презренный взгляд в мою сторону. Видать, сильно досталось с утра. Ну а что делать? Я хоть и добрый, но помню, кто и как со мной обошелся в самом начале.
– Где Царевич! – доносил ветер слова князя из окна. – Почему это произошло? Кто допустил? Всех вздерну! Всех! На кол засранца! Четвертовать! На бочку с порохом! Скормить медведям! Обречь на голодную смерть! Раздеть и голым привязать на ночь в лесу!
Голос Василия Ивановича иногда срывался, а иногда звучал настолько уверенно, что я слегка покрылся холодным потом. Уж не натворили ли мы этим расследованием дел, где был замешан сам княже? А что, все может быть. Князь – лицо неприкосновенное, но с одной небольшой поправкой, которую он, кстати, лично подписывал.
Поправка под номером 312 части 2, пункт 3, гласит, что какого бы чина не был подозреваемый, либо обвиняемый, он равен перед законом, как и любой проживающий в Морожкино. Отсюда следует, что раскрытые дела, возможно, прямо или косвенно указывают на участие его фигуры в каком-либо деле. Хотя это не точно.
Из центральных дверей показался придворный конюх. Глаза, полные страха, горели в вечерних сумерках красным огнем. Ноги тряслись. Он быстро поправил на себе одежду.
– За Царевичем отправили! – запыхавшись, выдавил он, рассматривая толпу.
– Да здесь я! – подняв руку, ответил ему. Он подбежал ко мне и толкнул в спину.
– Чего стоишь? Дуй к князю!
– Да что случилось-то? – пытался сопротивляться ему, но толпа тут же недовольно загудела. Пришлось повиноваться.
– Там узнаешь! – ответил конюх и вновь подтолкнул в сторону княжьего крыльца.
Остановившись перед дверями и выдохнув, сделал уверенный шаг вперед.
Внутри ни одной свечи. Полная темнота. Только легкий свет пробивался из-под слегка приоткрытой двери гридницы4. Неразборчивая брань доносилась именно оттуда.
Ком в горле поджал дыхание. Сердце, глухим отголоском, застучало в висках. Голова слегка поплыла.
– Стой здесь! – сказал испуганный конюх тихим голосом и побежал к свету. Я замер. Конюх приоткрыл дверь, что-то пролепетал и обратился ко мне. – Пошли!
Я неуверенным шагом переступил порог гридницы и увидел Василия Ивановича в ночной рубахе. Он ходил по большому столу из массива дуба, где, обычно, разворачивались военные кампании его деревянных солдатиков.
Вокруг стола, на котором нервно выписывал круги князь, сидела пара десятков мощных мужей5, которые следили за каждым его движением.
– Садись! – хладнокровно скомандовал князь и указал на стул. Две свечи тут же потушили, а напротив оставшейся поставили изогнутое зеркало и направили луч света прямо мне в лицо. Я прикрыл его рукой.
В воздухе повисла напряженная пауза. Князь бросил взгляд презрения на конюха, тот все понял и попятился назад, закрыв за собой дверь.
– Плотнее! – гаркнул он. Я от неожиданности вздрогнул. Князь еще