свинья помогла большевикам пленить собственных солдат, предательски застрелив лейтенанта и еще двоих, хотевших ему в этом воспрепятствовать. Еще потом и хвастался перед русскими, что, мол, он с ними вместе против поляков в 39-ом воевал. Солдаты решили – ему не жить – задушат при первой же возможности. Но этот вонючий ублюдок, видно, что-то пронюхал и не отходит далеко от своих новых «друзей». Ничего, время терпит. Но до завтрашнего утра он не доживет.
Услышав такое, и так пропотевший за сегодняшний нервный день до хлюпанья в сапогах Ковалев-Шмидт покрылся новыми каплями липкого пота. Как там покойный отец по-русски говорил? «Из огня да в полымя?» Если ему здесь встретится кто-нибудь, кто видел, как он помогал русским выбираться из плена… Иоганн посидел еще немного возле разговорчивого эльзасца и пошел «размяться». Протискиваясь между товарищей по несчастью, переступая через сидящих или прилегших прямо на земле, он, в конце-концов, приблизился к обер-фельдфебелю. Несмотря на общую тесноту, вокруг стоявшего спиной к запретной линии старослужащего, судя по нагрудным знакам и раненного, и в рукопашных два раза побывавшего, было небольшое свободное пространство.
Иоганн решил прикинуться наивным простаком и громко поинтересовался:
– Господин обер-фельдфебель, здесь не занято? Я могу присесть?
Клоцше окинул его недоверчивым пристальным взглядом и устало кивнул, не сказав ни слова. Иоганн уселся лицом к нему, с наслаждением вытянул вперед ноги и оперся на выставленные за спину руки. Прямо через поле, переваливаясь на рыхлых ухабах, к ним направлялась крестьянская телега с большой пузатой бочкой, лежащей на боку. Понурой усталой лошадью управлял немолодой вислоусый румынский солдат. Русский сержант переговорил, в основном на пальцах, с ездовым и пропустил подводу к пленным, крикнув своему переводчику, чтобы тот организовал порядок при «водопое»: если устроят свалку – охрана откроет огонь без предупреждения. Клоцше громко повторил это по-немецки и истомившиеся под жарким августовским солнцем пленные, послушно начали выстраиваться в очередь. Румын развернул свое транспортное средство задом и, взяв лошадь под уздцы, сдал телегой назад, за границу охраняемой зоны. Пока Клоцше организовывал выдачу воды из вбитого в дно бочки деревянного крана, ездовой повесил на плечо винтовку, лежащую до этого в телеге, выпряг лошадь, и повел ее обратно, помахав караульным на прощание заскорузлой рукой. Немного отойдя, он что-то вспомнил, вернулся вместе с послушной лошадью, полез за пазуху и передал сержанту мятый пакет.
Прочитав послание, сержант громко позвал обер-фельдфебеля:
– Эй! Клоцше. Собирайся. Тебя приказано отправить в штаб. Тебя и если еще кто из ваших по-русски разговаривает – тоже.
– Я! – быстро вышел вперед из очереди за водой Иоганн. – Я тоже говорю по-русски. Возьмите и меня. Ну, пожалуйста…
Обер-фельдфебель критически оглядел с ног до головы молодого солдатика и ничего не сказал.