Жаркие горы. Александр Александрович Щелоков

и должны. Но сейчас я с тебя этого потребовать не могу. Зеленый ты еще, потому не все поймешь.

      – Что так? Туп? – Полудолин не сумел скрыть обиду.

      – Нет, Фирсыч. Каков арбуз, можно узнать, лишь попробовав его. Не хочу обижать тебя, но на здешней бахче ты еще не побывал.

      – Побываю, – заметил мрачно Полудолин. Намеки на то, что он не прошел огонь, его больно задевали. Он всей службой, всей своей жизнью был подготовлен к бою и потому мало верил, что, выйдя из него, изменит в чем-то свои взгляды или позицию.

      – Вот тогда и потолкуем, – спокойно продолжал Бурлак. – А пока приглядывайся.

      – У меня, Александр Макарович, впечатление, вроде ты меня отлучить от дела хочешь. Чтобы победой не делиться в конечном счете. А она нужна не только тебе. Нужна всем.

      – Ну, давай, давай! Ты мне еще эту дурацкую песню спой: «…Нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим».

      – Чем плохая песня?

      – Тем и плохая, что хорошей кажется. Кто-то нахватается слов и будет исповедовать мысль, что за победу не стоит жалеть цены. А цена – это люди. Пора трезвее смотреть на прошлое. И уроки извлекать из него надо.

      – Разве не извлекли?

      – Ты не извлек.

      – Почему так решил?

      – По отношению к песне. Вот возьми, ради интереса, размножь ее слова и пошли родителям наших солдат. Только припиши: эта славная песенка стала девизом нашего батальона. Для победы мы за ценой стоять не станем, ну и так далее. Они тебе выскажут свое отношение, я не позавидую.

      – Война всегда остается опасной, – сказал Полудолин упрямо.

      – Извини, не согласен. Но давай кое о чем договоримся. С твоим предшественником мне на эти темы беседовать не приходилось. Он сам дошел до всего в процессе крещения огоньком. Ты – человек свежий, поэтому разъяснить свою точку зрения считаю необходимым. Она моя личная. Но я здесь командир. Значит, точка зрения обязательная.

      – Слушаю.

      – Так вот, комиссар. Батальон для меня – это не квадратик со стрелочкой, что рисуют на штабных схемах. Для меня это солдаты – Повидло, Кулматов, Паршин, Усманов. Это офицеры – Щурков, Уханов, Мостовой, ты, наконец. Свои люди. Наши. У каждого отец, мать, у кого-то жена, дети есть. Я их всех знаю. Не могу не знать и забывать не имею права. Не тот масштаб, если хочешь, чтобы фамилии из памяти вылетали. Я ведь не великий полководец всех времен и народов. Поэтому не отвлекаюсь от того, что люди есть, что они реальны и должны продолжать оставаться такими. С головой, руками, ногами.