стороны сидела какая-то пара, причём у обоих были короткие стрижки, отчего я сразу не понял, что одна – девушка. На востоке был столик, занятый какой-то бабулей. Она напомнила мне мою родную бабушку, но всё-таки моя выглядела повеселее, а она показалась мне одинокой. Каждый раз, когда она подносила чашечку к тонким, накрашенным розовой помадой, губам своими морщинистыми руками, а потом ставила её обратно на блюдце, взгляд её был пустой и грустный. Мне было её жаль, потому что мне казалось, что я понимаю её чувства. Когда-то я тоже сидел в классе с таким же пустым взглядом и ни о чём не думал. Меня уносило далеко в себя, где я медленно догорал, как церковная свеча. От этих воспоминания я вздрогнул и быстро отогнал эти мысли. Но мне кажется, именно тогда я понял, что хуже смерти может быть только вечное одиночество.
После обеда мы приняли лучшее решение – занять шезлонги в аэрарии. Моя бедная, красная спина щипала каждый раз, когда я её случайно касался. Вместе с отцом я пошёл на буну, быстро спустился по лестнице и с головой нырнул. Боже, какой кайф. Непередаваемое ощущение, когда ты сытый и довольный окунаешься в прохладное море. Оно полностью погружает и остужает твоё разгорячённое тело. Закрыв глаза, я плавал на спине и прислушивался к воплю чаек, точнее, к их смеху. Я представил, как одна чайка рассказывает шутку, от которой остальные запрокидывают белые головы назад и с громким гоготом начинают «смеяться» на всё побережье. Знать бы ещё их шутки. Может, действительно, смешно.
После я лежал на шезлонге и делал наброски, но ничего путного не выходило. Меня это расстроило. Я бросил свой скетчбук, свалив все провалы на сегодняшнюю неправильность моей руки. Завтра рука будет правильно и всё получится. Было где-то шестнадцать двадцать пять, когда я открыл глаза ото сна. Я даже не помнил, как накрыл живот полотенцем и уснул. Мама рядом читала книгу, надкусывая персик, а папа загорал на солнце, хоть и загар у него уже был приличный. Я протёр глаза, как вдруг из кафе, находящегося рядом, раздался громкоговоритель и женский голос объявил, что дартс начнётся через полчаса на пляже. Я обвёл глазами возможные места, где могла бы проходить игра, но ничего, кроме пустого теннисного столика я не нашёл и принялся читать Рэя Бредбери «Вино из одуванчиков». Читая, как весело проводит лето Дуглас Сполдинг, мне стало грустно. У меня даже брата нет, с которым можно было бы спорить, а у него есть. Да и вообще, его жизнь показалась мне не такой одинокой, как моя, потому что была наполнена яркими моментами; кстати, зачастую которых он сам был инициатором. Но ему и проще. Дуглас ведь смелый и, кажется, свободный. А я не такой смелый. Я не Дуглас Сполдинг.
Когда мы уже уходили собираться на ужин, я всё-таки увидел издалека, где проходил дартс: это было рядом с детской крытой площадкой и пляжем-лягушатником. Группа людей разных возрастов стояли около беседки и по очереди кидали дротики. Среди них я увидел ту девушку армянку. Рядом с ней стояла ещё какая-то молодая блондинка в футболке с надписью «аниматор», кудрявый, тощий парень