себя и других?
– Вы Харрингтон-Гарденз знаете? – спросила она Уоддингтона, задумчиво улыбаясь.
– Нет, а что?
– Да ничего, просто это очень далеко отсюда. Там живут мои родители.
– А вы подумываете об отъезде домой?
– Нет.
– Отсюда вы, надо полагать, сниметесь месяца через два. Эпидемия как будто пошла на убыль, а станет холоднее, так и совсем прекратится.
– Мне, пожалуй, будет жалко отсюда уезжать.
Она задумалась о будущем. Какие у Уолтера планы, она не знала. С нею он не делился. Был холоден, вежлив, молчалив, непроницаем. Две капли в реке, бесшумно текущей в неизвестность, такие неповторимые друг для друга, а на посторонний глаз не различимые в общем потоке.
– Смотрите, как бы монахини не обратили вас в свою веру, – сказал Уоддингтон со своей лукавой усмешкой.
– Им некогда этим заниматься. Да это для них и не важно. Они бесконечно добры, вообще это удивительные женщины. А все-таки… не умею я это объяснить… нас разделяет стена. Не знаю, в чем тут дело. Как будто им известен секрет, который и есть для них самое важное, а я недостойна к нему приобщиться. Это не вера, а что-то более глубокое и значительное. Они пребывают в своем мире, а нам туда доступа нет и не будет. Каждый день, когда за мной закрывается дверь монастыря, я чувствую, что перестала для них существовать.
– Ну понятно, для вашего тщеславия это чувствительный афронт, – поддразнил он.
– Тщеславия? – Китти пожала плечами. Потом с ленивой улыбкой обратилась к нему: – Почему вы мне никогда не рассказывали, что живете с маньчжурской принцессой?
– Чего еще эти старые сплетницы вам наболтали? Для монахинь это же смертный грех – обсуждать частную жизнь таможенных чиновников.
– Почему вы так болезненно это воспринимаете?
Уоддингтон скосил глаза вниз, словно придумывая ответ похитрее, а потом слегка пожал плечами.
– Афишировать тут нечего. Навряд ли это способствовало бы моему продвижению по службе.
– Вы ее очень любите?
Он поднял голову, теперь на его некрасивом лице было выражение как у провинившегося школьника.
– Она ради меня бросила все – дом, семью, обеспеченное положение. Уже много лет как от всего отказалась, лишь бы не расставаться со мной. Я несколько раз прогонял ее, а она возвращалась. И сам от нее сбегал, а она меня опять настигала. А теперь я махнул рукой – придется, видно, терпеть ее до конца дней.
– Она, наверно, любит вас до безумия.
– Странное это ощущение, – отозвался он, растерянно морща лоб. – Я ни минуты не сомневаюсь, что, если б я решительно ее отставил, она покончила бы с собой. Не от обиды на меня, а совершенно естественно, потому что жить без меня не захотела бы. Очень странно сознавать это. От такого не отмахнешься.
– Но главное ведь – любить, а не быть любимым. К тем, кто тебя любит, даже благодарности не чувствуешь, с ними бывает только скучно.
– Как