сердечные дела ее дочери. Сквайр встал и начал ходить по комнате, стараясь успокоиться, чтобы иметь возможность отвечать рассудительно и без гнева.
– Можно ли мне уйти теперь? – спросила мистрис Дейл.
– Можно ли вам уйти? Конечно можно, если вы желаете. Если вы находите затруднительным для себя разговор о благополучии ваших дочерей, на которых я стараюсь смотреть как на моих собственных дочерей – хотя, сколько мне известно, их никогда не учили любить меня как отца… Так вот если вы считаете мою заботу об их благополучии неуместным вмешательством, то, конечно, можете уйти.
– Я не имела намерения огорчить вас, мистер Дейл.
– Огорчить меня! Кому какое дело, огорчаюсь ли я или нет. У меня нет своих детей, и потому я считаю своей обязанностью устроить жизнь племянников и племянниц. Я буду старым дураком, если стану надеяться, что взамен этого они будут любить меня. Я хочу выразить свое желание, а мне говорят, что я мешаюсь не в свои дела и поступаю дурно! Горько, очень горько, я хорошо знаю, что их научили не любить меня, а все-таки стараюсь исполнить мой долг в отношении к ним.
– Мистер Дейл, ваше обвинение несправедливо: их никто не учил не любить вас. Я думаю, они обе любили и уважали вас как родного дядю, но все же эта любовь и уважение не дают вам права вершить их судьбы в вопросе брака.
– Да кто же хочет вершить судьбы?
– Бывают обстоятельства, в которые, мне кажется, никакой дядя, никакой родитель не должны вмешиваться, и из всех таких обстоятельств нынешнее – самое главное. Если и после этого вы решите высказать ей свое желание, то, разумеется, можете.
– Мало будет пользы в том, особенно если вы восстановили ее против меня.
– Мистер Дейл, вы не имеете права говорить мне такие вещи, и в этом случае вы более чем несправедливы. Если вы думаете, что я восстановила моих дочерей против вас, то будет гораздо лучше совсем оставить Оллингтон. Я находилась в таких обстоятельствах, которые мешали исполнить мой долг в отношении детей, но я старалась исполнять его, оставляя в стороне все мои личные желания. Я совершенно убеждена, однако же, что с моей стороны было бы неблагоразумно дозволить им оставаться здесь, после вашего упрека, что я научила их смотреть на вас с неприязнью. Я решительно не потерплю, чтобы мне говорили подобные вещи.
Все это мистрис Дейл высказала решительно, голосом, выражающим чувство нанесенного ей оскорбления, это заставило сквайра понять, что она говорила серьезно.
– Разве не правда, – сказал он, оправдываясь, – что во всем, касающемся ваших дочерей, вы всегда смотрели на меня с подозрением?
– Нет, неправда. – И потом мистрис Дейл старалась поправить свою ошибку, чувствуя, что в последних словах сквайра была доля истины. Уж никак не с подозрением, – сказала она. – Но если мы зашли так далеко, то я объясню вам мои истинные чувства. В материальном отношении вы многое можете сделать для моих дочерей, да и многое сделали.
– И желаю сделать еще более, – сказал сквайр.
– Я уверена. Но из-за этого я не могу вам уступить моего места, места матери,