и уничтожались. Идеи о себе и о Нем уходили на второй план. В какой-то момент у меня не осталось ни одного желания и ни одного страха. И только тогда эта трансформация произошла. Вначале растворилось эго. Осталось просто самоощущение. И потом это самоощущение тоже исчезло. И когда оно исчезло, то осталось только осознавание. И этому осознаванию всегда было ясно, что является реальным, что является нереальным. Оно отличало то, что было незыблемым, от того, что никогда не случалось. И вся эта иллюзия, включая Сережу, и Саи Бабу, и их взаимоотношения, – она просто рассыпалась на кусочки, и все. Поэтому для меня Он был учителем йоги, который как бы приснился Сереже. И был такой же воображаемый, как и Сережа, как и все остальное.
– И в итоге разрушилось все?
– Разрушилось все наносное, временное, непостоянное, иллюзорное.
– Хорошо. А на интервью что-нибудь еще ты у Него просил?
– Я просто для приличия попросил, чтобы он вылечил мою маму. Просто, когда Саи Баба второй раз посмотрел на меня и спросил: «А что ты еще хочешь?», я, честно говоря, уже ничего не хотел. Но есть такое понятие приличия, или сыновнего долга, или совести какой-то…
– Да, конечно.
– Я вспомнил, что у меня болеет мама, самый близкий мне человек. И поэтому я сказал: «Вот, у меня мама болеет. Если Ты можешь, то вылечи ее, если Тебе не сложно». У нее были серьезные женские заболевания. Были серьезные кровотечения. Опухоли были и всякое такое.
– И что ответил Саи Баба?
– Он ответил по существу. Потом я узнал, что Он приходил к моей маме домой. Я спрашивал маму: «Может, Он к тебе во сне приходил?» Но она твердо сказала: «Нет, Он приходил не во сне. Он приходил наяву». Она была под сильным впечатлением от произошедшего. У мамы тряслись руки, у нее дрожал голос, и она сказала: «Нет, Он приходил ко мне наяву». Я стал расспрашивать, и она рассказала, что в один прекрасный момент к ней в комнату вошел Саи Баба. Положил руки на ее живот и сказал: «Ты больше не будешь болеть. Все будет нормально. Ты выздоровеешь. У тебя очень хороший сын. Не переживай за него». На следующий день она выздоровела. Это был не процесс, а моментальная трансформация. И не нужно было ни сложного лечения, ни операций. Она с Ним встретилась через год в следующий раз. У нее к тому времени уже была другая болезнь. Он сказал ей: «Ничего страшного. С этой болезнью ты сама справишься, и все будет хорошо». А тогда, на интервью, Он три раза откидывался назад, как бы уходил куда-то. Потом появлялся, вращал руками. Три раза Он смотрел на меня и спрашивал: «Ада Мама?» Потом опять пропадал, потом опять: «Ада Мама?» Самое удивительное произошло после того, как я вышел с этого интервью. Я понял, что у меня больше нет мамы. То есть та привязанность, что называется отношениями сына и матери, исчезла навсегда. Осталась благодарность, осталась любовь к этой женщине, которая меня воспитала. Осталась обязанность, но не осталось этой идеи, что меня родила какая-то мама и что я когда-то вообще родился. Хорошо это или плохо, я не знаю, но так произошло.
– А потом ты больше ничего не просил?