не дочитал все, что было когда-то сказано Свердловым и воплощено когда-то в жизнь на казачьих землях… Станичники буквально ревели от ярости. Какие-то горячие головы уже размахивали над головой обнаженными шашками и порывались тут же рвануть на Смольный, чтобы порубить в капусту Свердлова с его подручными.
А поручик, решив окончательно довести казачков «до кондиции», сначала подождал, пока они немного успокоятся, потом продолжил:
– А вот с этим, «кожаным», был еще один, с бородкой, кучерявенький такой. Троцкий его фамилия. Хотите знать, что он о вас говорил?
Услышав рев толпы, который можно было посчитать за знак согласия, поручик снова развернул свой листок.
– Вот что было написано в газете, которую редактировал этот Троцкий: «У казачества нет заслуг перед Русским народом и русским государством… Дон необходимо обезлошадить, обезоружить, обезнагаить. На всех их революционное пламя должно навести страх, ужас, и они, как евангельские свиньи, должны быть сброшены в Черное море…»
Страшно было смотреть на то, что творилось сейчас на набережной Обводного канала. Все казаки, даже те, кто считал, что не надо соваться в неказачьи дела, готовы были порвать в клочья голыми руками Свердлова и Троцкого. В казачьи казармы им дорога теперь была навек заказана.
Когда крики доведенных до бешенства казаков стихли, оказалось, что в толпе, в которой оказались и приехавшие на боевых машинах морские пехотинцы, бок о бок стоят старые знакомые – подхорунжий Круглов и сержант Мешков.
– Это правда, Федя? – спросил Круглов, показывая рукой на помятый лист бумаги, который держал в руке выступавший перед казаками поручик.
– Самая что ни на есть правда, – ответил Федор, – вот, возьми. – Он достал из своей жилетки со множеством карманов пачку листовок, напечатанных на серой газетной бумаге. – Товарищ Сталин и его правительство делает все, чтобы эта правда с бумаги дошла до вас и до ваших станиц. – Сержант повысил голос. – Казаки, смотрите, чтобы вас не провели эти краснобаи, как детей малых!
– А как насчет того, что нас хотят послать под германские пулеметы? – выкрикнул кто-то из задних рядов. – Ведь ваш Сталин и вправду дружит с генералами. А эти золотопогонники солдат и казаков за людей не считают: мильеном больше, мильеном меньше – им все едино, лишь бы новый чин получить или награду за это.
– Генералы генералам рознь, – степенно ответил поручик, – воевать-то можно по-разному. Где с умом, а где и без ума. Кто прет на немецкие пулеметы, не считаясь с потерями, а кто людей бережет, и воюет так, как Александр Васильевич Суворов и Матвей Иванович Платов учили – не числом, а умением. Насчет же того, что, когда и как, я вам сейчас ничего не скажу, потому как сам не знаю, ибо военная тайна. А о том, как мы воюем, рассказывать долго, проще поглядеть. Завтра в десять пополудни на пустыре у песчаного карьера что у Фарфоровского поста будут учения нашей броневой техники бойцами Красной Гвардии. Кто хочет, станишники, может прийти, может, чего и поймете. А сейчас прощевайте, поговорили