отцов влиятельных семейств, поддерживаемых большинством. В обыденной жизни это большинство было малозначимым; правда, отсутствие его поддержки (как ее называют, «символической») лишало политическую борьбу всякого смысла. Поддержка терялась, когда социальная система находилась в кризисном состоянии и не обеспечивала притязаний групп на свои места в иерархии. Но в любом случае закрепление во власти давалось либо угрозой насилия, либо компромиссом. Вообще, тема насилия как постоянной практики всплывает не сразу и появляется именно с государством. Состояться такой вид общения смог благодаря выходу политики – притязаний на управление человеческим сообществом – за пределы его локальных границ.
Еще в Вавилонии начала II тысячелетия до н. э. не было выражения «чужая страна», «заграница», а было выражение «вражеская страна» – даже в письмах купцов-мореходов, плававших за границу со вполне мирными целями49.
Идентификация связывала индивида с местом, где он жил, и сообществом, частью коллективного тела которого он являлся. Все, что он видел, все, что он слышал и знал, было жизнью небольшого коллектива максимум в несколько тысяч человек. Однообразный труд и членение жизни ритуалами, в которых не было выбора, но всегда было предписание на любой случай жизни, а сами случаи перечислены. Такое общество не могло представить себя частью чего-то большего, если оно не находилось непосредственно рядом с ним. Поэтому единственной формой осуществления власти над несколькими общинами одновременно был сбор дани сильнейшим, по обыкновению раз в год, но бывало и чаще. На этом содержание внешней политики исчерпывалось и она сворачивалась к будням повседневной жизни.
Большую часть своего свободного времени люди тратили, выращивая пищу и создавая вспомогательные механизмы. Улучшение агротехники вызвало постепенный рост населения и контактов между сообществами. Регулярные обмены вещами, в виде торговли и общения, религиозных поклонений, помогали стягивать поселения в города. Но стоило пространству общих отношений закончиться, и участники разбегались – никакая форма объединения, признаваемая и поддерживаемая, не была возможна. В этой редкости совместных практик и однообразии условий жизни кроются условия неспешности и неизменности существования традиционных сообществ. Поскольку ничто не мешало воспроизводить данный уклад, ни социальный режим, ни форма труда, ни ценности не менялись.
Концентрация связей, опыта управления сообществом и природой привела к появлению первых городов; тем более примечательно, что эти процессы происходили без помощи письменности. Первые городские сообщества, оставившие метры ископаемых останков, не создали письменного языка, хотя и пытались его символизировать50. Таковыми являлись, например, земледельческий Иерихон, который был расположен на высоте ниже уровня