его бросился назад, туда, где на дороге лежала, поджав колени, Мертл Уилсон, и жизнь стремительно покидала ее, и густая, темная кровь смешивалась с пылью.
Водитель и Микаэлис подбежали к ней первыми, но, разодрав на ней еще влажную от пота блузку, увидели, что левая грудь Мертл свисает как лоскут, и пытаться услышать сердце, которое он прежде прикрывал, бессмысленно. Рот несчастной был широко раскрыт, губы в уголках надорваны – так, словно она задыхалась, извергая огромную жизненную силу, которую носила в себе столь долго.
Мы еще издали увидели не то три, не то четыре автомобиля, толпу.
– Авария! – сказал Том. – Это хорошо. Наконец-то Уилсону подзаработать удастся.
Он сбавил ход, но останавливаться не собирался, и лишь когда мы подъехали ближе и увидели застывшие лица безмолвных людей у двери мастерской, непроизвольно затормозил.
– Давайте посмотрим, что там, – неуверенно предложил он, – просто посмотрим.
Тут я осознал, что из мастерской безостановочно истекает глухое подвывание, звук, который, когда мы вылезли из машины и подошли к двери, разделился на слова: «О Боже!», снова и снова повторявшиеся, как судорожный стон.
– Там какая-то беда приключилась, – взволнованно сказал Том.
Он привстал на цыпочки, чтобы заглянуть поверх голов стоявших полукругом людей в мастерскую, освещенную только качавшейся желтой лампочкой в проволочном кожухе. А следом издал такой звук, точно у него перемкнуло горло, и, мощными руками расталкивая людей, протиснулся внутрь.
Полукруг, по которому пробежал протестующий ропот, уплотнился снова, и прошла минута, прежде чем я смог увидеть хоть что-то. Потом подошли еще люди, прежний строй нарушился, и нас с Джордан неожиданно втолкнули в мастерскую.
Тело Мертл Уилсон, завернутое, как будто ее бил на такой жаре озноб, в два одеяла, лежало на верстаке у стены; Том, повернувшись спиной к нам, склонился над ней, да так и замер. Рядом с ним возвышался, обливаясь потом, полицейский-мотоциклист, который записывал в маленькую книжицу имена присутствующих, то и дело сбиваясь и внося поправки. Поначалу я не смог обнаружить источник пронзительных стенаний, на которые отзывалась шумным эхом пустая мастерская, но затем увидел Уилсона, который стоял на высоком пороге конторы, раскачиваясь вперед-назад и держась обеими руками за дверные косяки. Какой-то мужчина негромко говорил с ним, время от времени пытаясь положить ладонь ему на плечо, однако он и не слышал его, и не видел. Взгляд Уилсона медленно спускался от качавшейся лампочки к обремененному трупом верстаку у стены, затем стремительно взмывал обратно, а сам он повторял и повторял свой тонкий жуткий призыв:
– О Бо-оже! О Бо-оже! О Бо-оже! О Бо-оже!
Наконец Том рывком поднял голову и, окинув мастерскую остекленелым взглядом, пробормотал полицейскому что-то неразборчивое.
– М-а-в-… – выговаривал полицейский, – о-…
– Нет, р-, – перебил его обладатель сложной фамилии, – М-а-в-р-о-…
– Да