вслед за телом ее сестры.
И после полуночи менявшая состав толпа еще долгое время приникала к стене мастерской и отступала, точно плещущая волна, а Джордж Уилсон продолжал раскачиваться, сидя на кушетке внутри. Некоторое время дверь конторы оставалась открытой, и каждому, кто заходил в мастерскую, не удавалось устоять перед искушением заглянуть в нее. В конце концов кто-то сказал, что это стыд и позор, и захлопнул дверь. Микаэлис и с ним еще несколько мужчин – поначалу четверо или пятеро, потом двое-трое – оставались с Уилсоном. А еще попозже Микаэлису пришлось попросить последнего из оставшихся чужаков побыть здесь минут пятнадцать, чтобы он мог сбегать домой и сварить кастрюльку кофе. После этого он просидел наедине с Уилсоном до самого рассвета.
Около трех часов в бессвязном бормотании Уилсона произошли изменения – он успокоился и заговорил о желтом автомобиле. Объявил, что знает способ найти его владельца, а следом сболтнул, что пару месяцев назад его жена вернулась из города с лицом в синяках и с распухшим носом.
Однако, услышав эти свои слова, он задрожал и снова принялся с подвыванием вскрикивать: «О Боже!» И Микаэлис предпринял неуклюжую попытку угомонить его.
– Давно вы поженились, а, Джордж? Ну, давай, попробуй посидеть минутку спокойно и ответить на мой вопрос. Давно вы поженились?
– Двенадцать лет назад.
– И детей у вас не было? Ну, Джордж, сиди же спокойно – я тебе вопрос задал. Были у вас дети?
Крепкие бурые жуки кружили по комнате, то и дело ударяясь о кожух тусклой лампочки, и всякий раз, как до Микаэлиса доносился с дороги рокот раздиравшего тьму автомобиля, ему казалось, что это тот самый, не остановившийся несколько часов назад. Выходить в мастерскую он не хотел, – там, на верстаке, где лежал труп, остались пятна крови – и потому он расхаживал по конторе (изучив к утру все, что она вмещала), а время от времени присаживался рядом с Уилсоном и пытался успокоить его.
– Есть у тебя какая-нибудь церковь, в которую ты иногда заглядываешь, Джордж? Даже если давно уже не был в ней, а? Может, мне позвонить туда, позвать священника, пусть поговорит с тобой?
– Я ни в какой вере не состою.
– А стоило бы, Джордж, на такие случаи, как нынешний. Ведь ходил же ты в церковь когда-то. Разве ты не в церкви венчался? Послушай, Джордж, послушай меня. Разве ты не венчался в церкви?
– Так это вон когда было.
Усилия, которых потребовали от Уилсона ответы, нарушили ритм его раскачивания, и он замолк, но ненадолго. И вскоре в его выцветшие глаза вернулось выражение полузнания, полунедоумения.
– Посмотри в том ящике, – сказал он, указав на письменный стол.
– В каком?
– Вон в том.
Микаэлис выдвинул ближайший к нему ящик. Там одиноко лежал маленький дорогой собачий ошейник – кожаный, украшенный серебряным кантом. Вне всяких сомнений, новый.
– Ты об этом? – спросил Микаэлис, подняв ошейник повыше.
Уилсон взглянул на него, молча кивнул.
– Я его вчера